и и ногами. С ним даже может случиться 
истерика. Это хорошо. Значит, он избавляется от воспоминаний. Пусть это 
произойдет.
      Конечно же, не забывайте о здравом смысле. Если ваш ребенок готов 
забиться в истерике, проследите, чтобы он не ушибся и не сбросил на себя мебель.
 Придерживайте его, если чувствуете, что это необходимо, но никогда не 
пытайтесь отговорить его от проявления чувств. Я знаю, как тяжело наблюдать за 
тем, как ваш ребенок борется с овладевшими им эмоциями. Но процесс должен 
достигнуть своего апогея, и лучшее, что вы можете сделать для ребенка в данной 
ситуации, – это не препятствовать ему. Никогда не меняйте резко тему разговора 
– не говорите что-то вроде: «Ну, хватит, идем домой обедать», чтобы он 
почувствовал себя лучше и не фиксировался на чувствах. Катарсис не будет 
длиться дольше нескольких минут. Но если вы постараетесь резко отвлечь внимание 
ребенка, то прервете процесс освобождения от тревожащих эмоций – катарсис будет 
неполным.
      Когда ребенок выйдет из этого состояния самостоятельно, вы сразу же 
заметите это: у него будет такое выражение, словно солнце выглянуло из-за туч 
после бури. Вы увидите сияние лица, когда тучи тяжелых эмоций развеются.
      Сэйджив (Часть вторая)
      Илона приняла то, что рассказал ей Сэйджив, и это сделало возможным 
катарсис, оказавший влияние на его жизнь. Давайте возвратимся к тому моменту, 
когда Сэйджив рассказывал, как его застрелили.
      «В меня выстрелили и убили».
      Меня очень обеспокоили его слова, и я спросила: «Как?»
      «Грабители. Они не должны были этого делать. Ведь я ничего не сделал. Он 
выстрелил в меня без всякой причины. Я был на лестничной площадке. Вначале они 
застрелили мою маму, она была внизу, а затем застрелили меня».
      Затем он посмотрел на меня и громким злым голосом выкрикнул: «Ты не 
спасла меня!» Он действительно злился на меня и начинал возбуждаться. Вновь он 
выкрикнул: «Ты не спасла меня!»
      Это застало меня врасплох. Я стала успокаивать его мягким, но 
убедительным голосом: «Это была не я. Это была не я. Все это происходило в 
совершенно другое время. Это была другая мама. Я ее даже не знаю».
      Казалось, он принял мои объяснения сразу же, затем начал рассказывать о 
том, что происходило позже. «Да, я умер. Я был мертвым, но стал большим, ты 
знаешь, что я имею в виду. Я оставался там, пока не пришел сюда снова как 
ребенок». Затем его лицо засияло, он поднял глаза и добавил: «Тогда я выбрал 
тебя и Аббу!» Он произнес эти слова так, словно внезапно понял весь смысл 
происшедшего.
      Поверьте мне, наша семья никогда не обсуждает подобных вещей. Мы 
исповедуем традиционный иудаизм. Мы зажигаем свечи каждую пятницу, но никогда 
не говорим на теософские темы. Я не знаю даже, слышал ли он к тому времени о 
Боге. Так что, когда он произнес это, я была просто поражена – это было гораздо 
выше того, что он мог знать. И как было смешно слышать, что он радовался, что 
выбрал нас своими родителями.
      После всего этого, рассказав о смерти и о своем выборе родителей, он 
сказал как ни в чем не бывало: «Мы уже приехали за пиццей?»
      «Да, – ответила я ему, – мы уже почти там». 
      Искреннее внимание Илоны, проявленное к рассказу Сэйджива о смерти, 
позволило ему быстро пройти сквозь катарсис, который начался, когда он 
закричал: «Ты не спасла меня! Ты не спасла меня!»
      Через неделю Илона сумела вновь пробудить в сыне те же воспоминания. Но в 
этот раз рассказ был неэмоциональный, злости в словах Сэйджива уже не звучало. 
Катарсис завершился, и Илона стала замечать изменения в его личности.
      Через неделю я спросила его об этом снова. Он как раз должен был идти 
спать. Он повторил свой рассказ точно таким же образом, но в этот раз сообщил 
больше деталей о своей смерти. Он сказал, что его мать стояла сверху на 
лестничной площадке, а он находился перед ней. Вначале они застрелили ее, после 
этого выстрелили в него. Когда грабители стреляли в него, мать была уже мертва 
– лежала на полу под лестницей. Снова он повторил, что его мать не смогла 
спасти его. Но в этот раз он не выражал никаких эмоций по этому поводу. Я снова 
успокоила его, заверив, что не та мать и что я никогда не допущу, чтобы такое 
произошло снова. Он успокоился.
      Именно после этого я обнаружила огромную перемену в поведении Сэйджива, 
особенно в его отношении ко мне. Он никогда не проявлял теплоты к родителям. С 
момента рождения чего-то недоставало в наших отношениях. Он не любил проявлений 
нежности. Когда я ласкала его, он отталкивал меня, и я чувствовала его 
напряженность. Он не допускал проявлений нежности ни от кого. Это удручало меня,
 так как его старшая сестра была совершенно другим ребенком, очень нежным и 
ласковым. В том, что Сэйджив не таков, я винила себя – считала, что что-то 
упустила в его воспитании.
      Но сразу же после того, как он рассказал мне свою историю, Сэйджив 
переменился. Я помню это отчетливо – все это поразило меня, словно взрыв бомбы. 
Сэйджив прижался к моим коленям, обнял меня и сказал: «Я люблю тебя, мама». Он 
стал очень ласковым и полюбил обнимать меня. Он гладит мне шею, если чувствует, 
что я напряжена. До этого он отказывался сидеть у меня на руках. Даже моя мама 
увидела перемену в мальчике и сказала, что он стал намного нежнее.
      Оглядываясь назад, я вижу, что он считал меня виновной в том, что 
произошло с ним в той жизни. Он злился на меня за то, что я не смогла спасти 
его. И он пронес эти ощущения с рождения. Рассказав свою историю, он избавился 
от этих чувств. Он постоянно обнимает меня. Это удивительно.
Разъясните прошлое и настоящее
      Некоторые дети, подобно Сэйдживу, нуждаются в том, чтобы им разъяснили 
разницу между прошлым и настоящим