природы, только лишь потому, что они остаются невосприимчивы к звукам выстрела, 
человеческого крика, свиста и т. п.".
Вышеприведенные примеры убедительно показывают, что научное знание о природе 
неспособно соответствовать полностью и целиком всему тому, что существует в ней 
и может быть обнаружено. Даже не пересекая границ иных разнообразных сфер и 
планет и оставаясь строго в пределах нашего земного шара, становится очевидно, 
что в нем существуют тысячи и тысячи вещей, которые невидимы, неслышимы и 
неощутимы для обычных человеческих органов чувств. Но если мы примем, только в 
качестве аргумента, что может существовать - в стороне от сверхъестественного - 
наука, которая обучает смертных тому, что может быть названо сверхчувственной 
химией и физикой; выражаясь яснее - алхимией и метафизикой конкретной, а не 
абстрактной, природы, - то многие затруднения исчезнут. Ибо тот же профессор 
доказывает: "Если мы видим свет там, где другое существо пребывает погруженным 
во тьму; и не видим ничего там, где оно испытывает воздействие световых волн; 
если мы слышим один вид звуков и остаемся глухими к другому виду, который, тем 
не менее, слышат крошечные насекомые - не ясно ли то, что не природа в ее, так 
сказать, первичном незащищенном виде, является предметом изучения нашей науки и 
ее анализа, но просто те изменения, чувства и восприятия, которые она в нас 
пробуждает? И лишь в соответствии с этими изменениями мы можем делать наши 
заключения о внешних вещах и природных силах, и таким образом создается нами 
самими представление об окружающем нас мире. То же самое и в отношении 
какого-либо "ограниченного" существа: суждение о внешнем складывается только 
благодаря изменению, которое создается в нем таким же образом".
И то же, мы думаем, относится и к материалисту: он может судить о психических 
феноменах только по их внешнему виду, и никакое изменение не создается (и не 
может быть создано) в нем для того, чтобы открыть его внутренний взор для 
духовного аспекта этих явлений. Невзирая на обоснованную позицию ряда 
выдающихся деятелей науки, которые, будучи убежденными в истинности "духовных 
явлений", стали спиритуалистами; несмотря на то, что они - подобно профессорам 
Уоллесу, Хэеру, Цельнеру, Вагнеру, Бутлерову - использовали по этому поводу все 
аргументы, которые могли предложить им их большие познания, - их оппоненты все 
же имели до сих пор лучшие аргументы. Некоторые из них не отрицают факт 
появления феноменов, но считают, что основным моментом в этом великом споре 
между трансценденталистами спиритуализма и материалистами является просто 
природа действующей силы, primum mobile или движущей энергии. Они настаивают на 
таком основном пункте: спиритуалисты неспособны доказать, что это действие 
производится разумными духами или бестелесными человеческими существами "так, 
чтобы удовлетворить требованиям точной науки, или неверующей публики по 
существу этого вопроса". Если смотреть с этой точки зрения, то их позиция 
представляется неуязвимой.
Читатель-теософ легко поймет, что не является существенным, есть ли это 
отрицание просто "духов" или какого-либо другого разумного существа, будь оно 
человеческим, недочеловеческим, или сверхчеловеческим, или даже Силой - если 
это неизвестно науке, или a priori отрицается ей. Ибо она пытается точно 
ограничить такие проявления только теми силами, которые находятся в сфере 
естественных наук. Коротко говоря, она категорически отрицает возможность 
математически доказать то, в отношении чего спиритуалисты настаивают, что они 
это уже продемонстрировали.
Поэтому становится очевидным, что позицию теософа, или скорее оккультиста, 
намного труднее соотнести с современной наукой, чем даже позицию спиритуалиста, 
ибо большинство людей науки питают отвращение не к явлениям как таковым, но к 
природе предполагаемого действующего фактора. Если, в случае "спиритических" 
феноменов против них выступают только материалисты, то в нашем случае это не 
так. Теория "духов" должна спорить только с теми, кто не верит в сохранение 
души человека. Оккультизм поднимает против себя целый легион академий; 
поскольку, помещая на второе место (если вообще не на задний план) любой сорт 
"духов", добрых, злых и безразличных, он отваживается отрицать несколько 
наиболее существенных научных догм; и в этом случае равным образом возмущены и 
идеалисты, и материалисты от науки, ибо и те и другие, сколь бы не расходились 
они по своим личным взглядам, выступают под одним и тем же знаменем. Имеется 
лишь одна наука, даже если в ней и существуют две различные школы - 
идеалистическая и материалистическая; и обе они равным образом являются 
авторитарными и ортодоксальными в научных вопросах. Немного было среди нас тех, 
кто требовал научного мнения об оккультизме, кто думал об этом, или понимал 
важность этого. Наука, пока она полностью не перестроится, не может вмешиваться 
в оккультные исследования. Оккультные явления, если даже их исследовать самыми 
современными научными методами, окажутся во много раз более трудными для 
объяснения, чем ясные и простые спиритические.
После того, как мы в течение почти десяти лет пытались разобраться в аргументах 
многих ученых оппонентов, которые или признавали, или отрицали эти феномены, 
сейчас делается попытка решительно поставить этот вопрос перед теософами. После 
того, как они прочтут то, что я должна сказать, до конца, им останется 
использовать свои суждения по существу дела и решить, имеется ли у нас хотя бы 
капля надежды получить в этой четверти века если не эффективную помощь, то во 
всяком случае возможность быть беспристрастно выслушанными для пользы 
оккультных наук. Мне кажется, что мы не можем ожидать этого ни от кого, и даже 
от тех, чье внутреннее чувство заставило их принять реальность медиумических 
явлений.
И это естественно. Каковы бы они ни были, они являются людьми современной науки,
 хотя бы до того они и были спиритуалистами; и если не все, то, во всяком