ебя «словно шарик, который так надут, что вот-вот лопнет». 
     Оценки у Эмбер были посредственные, на уроках она откровенно скучала и не 
могла понять, чем именно средняя школа поможет ей, когда придёт время жить 
самостоятельно. Она ощущала себя непохожей на остальных детей. 
     Эмбер не чувствовала уважения со стороны взрослых и мгновенно подмечала 
любые проявления поверхностного отношения и лицемерия — в том числе у родителей 
и учителей. 
     К урокам тех преподавателей, которые внушали ей почтение, Эмбер относилась 
с определённой ответственностью, но когда дело касалось остальных учителей (а 
таких было большинство), она категорически отказывалась выполнять домашние 
задания — Эмбер было просто наплевать, какие оценки ей поставят. 
     Она терпеть не могла, когда её заставляли делать что-то просто потому, что 
«я тебе так говорю!» или «так надо, все так делают». 
     Эмбер бунтовала против всего, что казалось ей жёстким, и мечтала о более 
гибкой системе, где к ней относились бы «как к живому человеку». 
     Глубина её ощущений, её глаза, врождённая мудрость делали очевидным, что 
передо мной взрослый человек с развитым интеллектом. Эмбер была явно более 
зрелой, чем большинство её ровесников, а во многом — и чем окружавшие её 
взрослые. 
     Она хотела воспринимать жизнь по-своему. При этом она оставалась 
тринадцатилетним ребёнком, который просто был слишком юн, чтобы принимать 
определённые решения самостоятельно. Вот это её и тревожило! 
     Она хотела быть взрослой уже сейчас. Она любила рисовать, прекрасно 
чувствовала формы, краски и своё тело (она танцевала). А больше всего ей 
нравилось ощущать жизнь «в действии» — иначе говоря, налицо были все приметы 
кинестетического восприятия мира. 
     Несоответствия в окружающем мире вызывали у Эмбер полную растерянность. 
Житейские поучения, которые она слышала от родителей, в школе и церкви, очень 
часто противоречили тому, что она видела своими глазами в устройстве общества. 
     Ей все это казалось сплошным лицемерием, Она презирала взрослых, которые 
несли чушь о том, что казалось ей «истиной». 
     Ей нравилось, когда по телу прокатывалась волна ярости, — и нравилось 
пугать всех вокруг, выпуская свои чувства наружу. 
     Эмбер признавала, что нередко играет на публику и ведёт себя как тиран, 
что ей приятно, когда родители и брат ходят вокруг на цыпочках. 
     Она любила закатывать драмы — для неё это был единственный способ 
почувствовать, что она играет важную роль в жизни семьи. 
     С другой стороны, она понимала, что часто близка к тому, чтобы «хватить 
через край», и боялась, что когда-нибудь не сможет вовремя остановиться. 
     Кроме того, она видела: родители просто не знают, что с ней делать, и хотя 
ей нравилось властвовать над ними, в глубине души ей было страшно — а вдруг они 
не смогут защитить её от самой себя? 
     Родители, удочерившие Эмбер ещё в младенчестве, души в ней не чаяли. Её 
брат, их родной сын, был на несколько лет младше. 
     Эмбер называли «трудным ребёнком», ещё когда она не научилась толком 
ходить: девочка росла своенравная и явно «не стеснялась в средствах», добиваясь 
желаемого. 
     Подрастая, она становилась всё более несносной и, стоило родителям ей в 
чём-то отказать, тут же впадала в ярость. 
     Мать с отцом её поведение озадачивало и крайне огорчало, тем более что сын 
рос спокойным и дружелюбным, хорошо учился и занимался атлетикой. 
     Эмбер к спорту относилась с презрением и считала любые соревнования 
«глупостями». 
     Жила эта семья в благополучном районе: в основном, белое население, низкий 
уровень преступности, представители среднего класса, в окрестностях много школ. 
Родители получили хорошее образование и были довольно консервативны. 
     Отец Эмбер был администратором среднего звена, мать работала неполный день,
 а послеобеденное время посвящала детям. 
     Родители Эмбер пытались привить обоим детям интерес к футболу и бейсболу, 
танцам и прочим активным занятиям. Все регулярно ходили в церковь. Иными 
словами, родители у Эмбер были «хорошие». 
     К тому времени, когда я встретилась с Эмбер, мне уже довелось 
познакомиться с книгой Нэнси Тэпп и парадигмой Детей Индиго. 
     Собственное чутьё и описания Нэнси подсказывали, что Эмбер — Индиго. Это 
был первый Ребёнок Индиго, с которым я столкнулась в своей работе, и в этом 
случае прежний опыт едва ли мог чем-то помочь. 
     Большую часть времени я полагалась только на интуицию и веления души; 
разговаривала с Эмбер как со взрослой, вкладывала в слова всю свою любовь — и 
обычно это помогало, Эмбер, классическому Индиго-гуманисту, были свойственны 
следующие черты: 
     * Она хотела добиться от родителей любви и уважения. 
     * Ей нравилось, когда её обнимали и просто касались. 
     * Она любила бурные проявления чувств. 
     * Эмбер не выносила одиночества. Это был не страх — ей просто нужно было, 
чтобы рядом кто-то был. 
     * Она любила живо