ей Азии. При этом особенно прославлялись его рассудительность, простота и 
умеренность. Среди многих тысяч воинов трудно было найти такого, у которого 
постель была бы проще и дешевле, чем у Агесилая. К жажде и голоду он был 
настолько безразличен, как если бы один лишь он был создан, чтобы переносить 
любые перемены погоды, но самым приятным зрелищем для греков, населяющих Азию, 
было видеть, как полководцы и наместники, обычно невыносимо гордые, изнеженные 
богатством и роскошью, с трепетом угождают человеку в простом поношенном плаще 
и 
беспрекословно меняют свое поведение, выслушав от него лишь одно по-лаконски 
немногословное замечание.

В то время Азия сильно волновалась и склонна была к отпадению от персов. 
Агесилай навел порядок в азиатских городах и придал им надлежащее 
государственное устройство, не прибегая к казням и изгнаниям граждан. Затем он 
решил двинуться дальше, чтобы, удалив войну от греческого моря, заставить царя 
сразиться за его собственную жизнь и сокровища Суз и Экботан и таким образом 
лишить его возможности возбуждать войну среди греков, сидя спокойно на своем 
троне и подкупая своекорыстных искателей народной благосклонности. Однако в это 

время к нему прибыл спартанец Эпикидид с известием, что Спарте угрожает опасная 

война в самой Греции и что эфоры призывают его прийти на помощь согражданам. 
Едва успела прийти к нему скитала, как Агесилай отказался от блестящих успехов, 

от могущества и заманчивых надежд и, оставив незавершенным дело, тотчас же 
отплыл. Он оставил своих союзников в глубокой печали по нему.

Пройдя через Фермопилы, Агесилай двинулся по Фокиде, дружественно к нему 
расположенной. Но лишь только он вступил в Беотию и встал лагерем у Херонеи, 
пришло известие, что персидский флот под командованием Фарнабаза и афинянина 
Конона разгромил ла-конский флот у Книда. Чтобы не внушать воинам робости и 
отчаянья в то время, как они готовились к борьбе, он приказал людям, приплывшим 

с моря, говорить противоположное действительности - что битва была выиграна 
спартанцами. Он сам появился с венком на голове, принес жертвы богам за хорошее 

известие и отослал друзьям части жертвенных животных.

Отсюда он выступил дальше и, оказавшись при Коронее лицом к лицу с противником, 

выстроил войско в боевой порядок, поручив орхоменцам левое крыло и став во 
главе 
правого. У неприятеля на правом фланге стояли фиванцы, на левом - агривяне. 
Битва была чрезвычайно ожесточенной, так как лакедемоняне и фиванцы уже давно 
горели ненавистью друг к другу. Первое столкновение не вызвало, правда, упорной 

и длительной борьбы: фиванцы обратили в бегство орхоменцев, а Агесилай - 
аргивян. Однако и те и другие, узнав, что их левое крыло опрокинуто и отступает,
 
повернули назад. Агесилай мог бы обеспечить себе верную победу, если бы он не 
ударил фиванцам в лоб, а дал им пройти мимо и бросился бы на них сзади. Однако 
из-за ожесточения и честолюбия он сшибся с противником грудь с грудью, желая 
опрокинуть его своим натиском. Враги приняли удар с не меньшей отвагой, и 
вспыхнуло горячее сражение по всей боевой линии, особенно напряженное в том 
месте, где стоял Агесилай, окруженный пятидесятые спартанцами, боевой пыл 
которых послужил на этот раз спасением для царя. Ибо они сражались, защищая его,
 
с величайшей храбростью и, хотя и не смогли уберечь царя от ран, однако, когда 
его панцирь был уже пробит во многих местах мечами и копьями, вынесли его с 
большим трудом, сплотившись тесно вокруг него. Многих врагов они положили на 
месте, но и сами потеряли многих. Когда выяснилось, что одолеть фиванцев прямым 

ударом слишком трудно, спартанцы принуждены были принять план, отвергнутый Ими 
в 
начале сражения. Они расступились перед фиванцами и дали им пройти между своими,
 
а когда те, увидев, что прорыв уже совершился, нарушили строй, спартанцы 
погнались за ними и, поравнявшись, напали с флангов. Но и тогда им не удалось 
обратить врагов в бегство: фиванцы отошли к Геликону, причем эта битва 
преисполнила их самомнением, так как им удалось остаться непобежденными, 
несмотря на то, что они были одни без союзников.

По возвращении в Спарту, Агесилай сразу же завоевал симпатии граждан и всеобщее 

удивление своими привычками и образом жизни. Ибо, в отличие от большинства 
полководцев, он не вернулся с чужбины другим человеком, преобразившимся под 
воздействием чужеземных нравов, недовольным всем отечественным, ссорящимся со 
своими согражданами; наоборот, он вел себя так, как если бы никогда не 
переходил 
на другую сторону Эврота, уважал и любил родные обычаи, не изменил ничего ни в 
п