|
и считала себя
русской, но сейчас, хотя и боготворила своих родственников, питала к ним
неприязнь за своего мужа. Но все это не так уж важно, дело было сейчас в
другом. Муж должен как-то действовать. Она знала, что в служебных делах он
очень изворотлив и не было случая, чтоб не взял своего. Она хотела видеть в
нем фигуру не меньшую, чем дядя, который тоже начинал с путешествий по
ледяным пустыням и по восточным морям, но который свое сделал в жизни и
теперь смел ошибаться. Но ошибаться Василию Степановичу... Ото ужасно! Он
жил тут не как ученый, не как открыватель. Оказывается, в нем не было того
таланта, который она когда-то предполагала. Он, с такой героической
внешностью, энергичный, огромный, сильный и сейчас еще красивый, и вот
оказалось, что не мог найти своего подхода в важном деле, надеялся на
других. Ей было очень обидно, и злость бушевала в ее душе.
- Какие могут быть у Невельского открытия? - не мог успокоиться Василий
Степанович.- Он просто хочет все подо-
239
рвать. Все они давно подкапываются под Компанию. Да и открытия его,
Юличка, если рассуждать серьезно, ей-же-богу, ложны и сомнительны!
Но по твердому ее взгляду он видел, что она не верит этим доводам.
Василий Степанович клялся, что на Камчатке возьмет свое, там будет
независимым хозяином и перестанет чувствовать над собой опеку...
"Но как он выйдет из положения сейчас? - думала она.- Он должен
настоять на своем, доказать, что далеко не ошибся, исправить все вовремя. И
как он поступит с Невельским?" В этих служебных делах она терялась и не
могла подсказать ему ничего, да и просто не хотела, рассудив, что он сам
виноват и пусть сам найдет, что делать...
- Юличка, ну посоветуй!
- Ты же сам себе хочешь быть головой, так зачем же советы? Чтоб потом
опять валить все на меня? Или опять на родственников?
- Так я уж знаю! Знаю, что мне делать! - свирепо сказал Завойко.
Он уже отправил рапорт Гилюле, где писал, что экспедиция Орлова все
исполнила превосходно, что с гиляками договорились; главное, они согласны,
чтобы русские построили редут на их побережье, на полуострове Коль,
выходящем в Охотское море. Он написал коротко и о Невельском, об его
открытиях, то самое, что не понравится дяде. Ведь для Фердинанда Петровича
дело осложнялось еще и тем, что он в свое время приказал отправить
экспедицию Гаврилова, которая доказала, что Амур недоступен.
Спустя несколько дней Василий Степанович написал еще одно письмо в
Петербург, все к тому же Гилюле, брату Юлии, любимому племяннику Фердинанда
Петровича, пли, как звали его чужие, Василию Егоровичу Врангелю, который
сейчас вершил все дела в правлении Компании. Дядюшка на лето уехал к себе в
поместье в Эстляндию и дел знать не хочет, рассорился в Петербурге.
Завойко написал кратко, помянул, что вечно благодарен дядюшке и вечно
будет молить бога за его благодеяния, но что сам решил уходить из Компании и
подтверждает то, что писал прежде. Дальше следовало кратко об открытиях
Невельского.
- Вот теперь слушай внимательно, Юличка,- сказал он, читая жене письмо.
240
А дальше было написано, что Невельской держится гордо, пошел к Амуру
без инструкции, хотя и не имел права, но тут похвалялся, что открытия
Компании ничтожны и будто ничтожно значение экспедиции Орлова... Напрасно
дядюшка, как тут выяснилось, дозволил познакомиться Невельскому с картой
Гаврилова, так как эту самую карту он и привез, лишь с другими цифрами
промеров и самыми небольшими изменениями. Дальше Завойко писал, что трудно
сказать, верно ли, что Невельской сделал исследования и как правильно он там
все произвел, что действия Компании нужно продолжить, и полагает, что
экспедицию Орлова надо опять послать весной к гилякам и все это дело взять
на себя Компании, как она уже давно начала это и может довести до конца.
Тут он пояснил жене, что Компания могла бы обосноваться с факторией у
гиляков, что они продадут нам землю. И тут же прочитал второе письмо, к
дяде, написанное кратко, что Невельской вернулся с устья и что вход в Амур
хорош, а вся остальная часть письма была заполнена рассуждениями о том, как
относится Завойко к предложению Муравьева стать камчатским губернатором.
- А уж больше я ему ничего писать не буду, остальное допишешь ты.
Юлия Егоровна сделала много замечаний по письму к Ги-люле. Резкости
были сглажены, обвинения смягчены. Она знала, что брат и так все поймет и
примет меры. Она переписала письмо мужа своей рукой. Он
|
|