Он  молод,  прост, немного смущен чем-то,  и
какое-то огорчение явно скользило в его глазах.
     Губернатора и Невельского  обступили со  всех  сторон.  Им  жали  руки,
поздравляли, к ним старались пробиться.
     Капитан не сразу  понял,  что это  значит.  Он догадывался, что  здесь,
видно, люди что-то слышали... Но то, что для всех было поводом для восторга,
для  него чревато большими неприятностями, и на первых порах, когда  он  это
заметил,  его покоробило.  Его заставляли радоваться против  воли,  а  он бы
охотно убрался отсюда.
     Но  этот  восторженный прием, эти молодые дамы, приветливо  улыбавшиеся
ему, грянувшая музыка, нарастающая волна интереса и восторга  вдруг невольно
взволновали его, и он почувствовал свое  дело, взглянув на него и на себя со
стороны, глазами этих  людей.  Тут  была Сибирь,  а ведь Сибирь  ждала этого
веками!
     Губернатор сам представлял ему дам, чиновников, горожан.
     -  А  вот, Геннадий Иванович,-  шутливо начал он,  подходя к  сестрам,-
эмансипированные поклонницы  Жорж  Санд!  Наши юные богини,  прошу  любить и
жаловать!
     Саша и Катя присели.
     Невельской почтительно поклонился. Когда он снова поднял взор, в глазах
его не осталось ни тени грусти. Радость и сияние девиц, их юные восторженные
взоры  были  вершиной  той  волны всеобщего восторга,  которая  потопила его
заботы и огорчения.
     Катя заметила в нем перемену; с лица его исчезло выражение усталости, и
оно странно переменилось. Он был юн и походил сейчас на мальчика.
     "Какой  странный и необыкновенный человек,- подумала она, отводя взор и
не решаясь смотреть в его необычайно живые глаза.-  Странно, кто сказал, что
он стар и мал ростом?"
     В этот вечер  генерал-губернатор и капитан недолго были в собрании. Они
вскоре уехали.  В обществе было много разговоров о них. Вечер кончился рано;
был рождественский пост, и поэтому не танцевали.
     Когда  ехали домой,  Зарин сказал  племянницам,  что завтра Муравьев  и
Невельской обедают у них.
     209

Глава 28 РАССКАЗЫ КАПИТАНА

     Утром,  проснувшись,  капитан почувствовал себя так,  словно его  ждало
что-то  очень приятное,  как  бывало в детстве, в день рождения.  Он кликнул
Евлампия, умылся и оделся;  голова его была ясна, вчерашней душевной тягости
как не  бывало.  Он  вспомнил вечер  в  дворянском  собрании  и что  сегодня
приглашен к Зариным на обед.
     Капитан  сел  за   стол,  чувствуя,  что  дела  много,  пора  за   него
приниматься. Что времени тоже много - он не обольщался.
     Досуг  ли  капитану  в  плаванье  изучать  все  как  следует?  Книги  в
кругосветном накуплены, но просмотрены кое-как, наспех. Он вынул из чемодана
пачку  американских  журналов  со  статьями  о  гидрографических  работах  у
морского побережья Соединенных  Штатов.  Вчера Струве принес ему французский
журнал, присланный отцом  из Петербурга, где сообщалось об  этих же работах.
Статью,  как  сказал Бернгардт, с  интересом прочел  Николай Николаевич, для
которого, видно, и прислал ее старый ученый.
     "Много  у них общего с Сибирью,- подумал  капитан.-  Но все же теплей в
тысячу раз и проще там работать..."
     Он знал, что  Штаты  - страна, бедная правительственными средствами, но
там  деньги для описи дали купцы  и морские промышленники. Несколько отрядов
вели съемку суши, и несколько кораблей описывали оба океанских побережья. На
Тихоокеанском, как писали  в свежем французском журнале, дело шло медленней,
но американцы и тут ставили маяки, опознавательные вехи, делали промеры. При
статье  были  рисунки  разных  инструментов, которые  применялись  при  этом
американцами. Тут  же с похвалой отзывались о  русских  ученых, которые,  по
словам автора, с большим успехом измеряли меридиан.
     Капитан подумал, что здесь, в Иркутске, он может спокойно прожить зиму,
привести все  в порядок и все подготовить.  Его вчерашнее  дурное настроение
как  рукой  сняло. Даже  вчерашний  обед, после которого  он  показался себе
человеком отвергнутым  и совершенно одиноким, представлялся  теперь в другом
свете. Он на минуту встал из-за стола, вспомнил, что се-
     210
     годня ехать  к Зариным, и  опять почувствовал себя как в детстве, когда
знаешь, что будут подарки, а после обеда - сладкое.
     А за окном такое солнце, что кажется, горят стекла.
     В это утро капитан пересмотрел свои записки. На свежий глаз замечал он,
что получается плохо. "Сушь какая-то, что-то вроде шканечного журнала". И не
хотелось  писать о том, что  пережито  тысячу  раз,  про  все эти  тяготы  и
мучения.
     Главные  дела: надо  карты  чертить,  отправлять доклады  в  Петербург,
составлять  план   летней  экспедиции...  А  Николай   Николаевич  советовал
отдохнуть хорошенько после всех треволнений.
     Геннадий Иванович вспомнил,  как  вчера среди восторженной толпы увидал
сестер Зариных. Младшая - с кротким, рдеющим лицом, с глазами, блеск которых
она так напрасно старалась притушить...
     Лакей доложил о приезде подполковника Ахтэ.
     - Ну,  как почивали, свет наш батюшка Геннадий Иванович? - спросил тот,
красный, лысый и коренастый, крепко пожимая руку хозяина.
     Ахтэ заметил, что Невельской сегодня порадушней, и понял это по-своему.
     Он заговорил о  погоде, а Невельской думал, что, наверное,  Ахтэ совсем
не плохой человек; правда он любопытен не  в меру,  да ведь,  конечно,знает,