|
есткие морщинки
у губ - все выражало суровый фанатизм, так необычайно преобразивший лицо
капитана. Сейчас видно стало, что у него лицо большое. Что-то глубоко
славянское, степенное и вдохновенное было в нем, хотя, быть может, в то же
время походил он несколько и на какого-то жителя северной Европы, на
ирландца или норвежца, или, может быть, в нем было что-то от немецкого
капитана
"Черт знает, как он меняется,- подумал Муравьев.- Несмотря, что
вышколенный, а, кажется, кипяток..."
Ничто не напоминало сейчас того живого, сияющего офицера, который
только что, не в силах сдержать восторга, хватал губернатора за пуговицы и
торопился сообщить на трапе главнейшее...
В ранние годы, да иногда и потом, пылкость, порывистость приносили ему
много горя. Он рано почувствовал, что должеи воспитать в себе систему,
учиться все излагать терпеливо, последовательно, как это требовалось от всех
и всюду. Сколько горя перенес он в первый год, в корпусе, когда приехал из
деревни, как скучал, мучился! Было очень трудно, и пришлось переламывать
себя. Потом - море... Нет, кажется, на свете более совершенных средств для
исправления нетерпеливых людей, как плаванье на парусных судах.
73
И он научился с годами смирять свою порывистость, а чтобы не
заговариваться от возбуждения, заставлял себя излагать последовательно свои
мысли товарищам или писал докладные записки начальству о проблемах научных и
политических, важных для России, с тем же нетерпением, точностью и
последовательностью, основываясь на научных сведениях и на собственных
наблюдениях и статистических выкладках, как, основываясь на квитанциях и на
расписках, иногда так же собственного сочинения, делали это другие морские
офицеры, составляя рапорты о расходах и износах казенного добра, снастей и
артиллерийских припасов. И морское начальство, ценя и те и другие бумаги
одинаково, считало Невельского дельным и способным офицером. Вот именно
сейчас он взял себя в
руки.
- Почему мы, подойдя к восточному берегу Сахалина, начали исследование
именно отсюда, с широты пятьдесят один градус тридцать семь минут, тогда как
инструкцией, неутвержденную копию которой я получил тринадцатого мая в
Петро-павловске-на-Камчатке, повелевалось мне произвести опись северной
части острова Сахалина, юго-восточного побережья Охотского моря и лимана, а
также устья реки Амура? Иван Федорович Крузенштерн, считавший, что Сахалин
полуостров, предполагал, что именно тут, на девять минут севернее пункта, к
которому мы подошли, вытекает и впадает в Охотское море один из рукавов реки
Амур, то есть что одно из устьев может находиться на восточном побережье
полуострова, о чем он не раз говорил нам в корпусе, однако утверждая, что
это требует тщательной проверки, что, быть может, Сахалин разделен проливом
и представляет собой два разных острова. Мы должны были проверить эти
предположения.
Как странно и смешно было слышать обо всех этих ученых ошибках сейчас,
когда только что все видели карту с поразительными новостями.
- Поэтому,- отвечая себе, продолжал капитан,- мы начали именно с широты
пятьдесят один градус тридцать семь минут. На рассвете двенадцатого июня
"Байкал"-начал опись, двигаясь к северу по карте Крузенштерна...
Капитан говорил, держа тяжелый карандаш на карте. Как-то странны были в
этом молодом, здоровом, загоревшем человеке с широким, твердым лицом, с
опаленным носом и с небольшими, но сильными волосатыми пальцами такая
ученость и такое спокойствие... Сейчас морщинки у губ придавали
74
ему вид черствости, и малый рост как бы подчеркивал характер
необычайного упорства. Казалось, такой человек мог быть беспощаден, мог
наказывать, драться жестоко...
Невельской рассказал о первой встрече с гиляками. Она произошла на
острове Сахалине, на песчаных косах у входа во вновь открытый залив.
- И хороши они были с вами? - спросил Муравьев.
- Не очень!.. Они страшились нас, приняв за китобоев. Называли нас
"американ", но мы объяснили, что не американцы.
Муравьев, поднявши брови, выказал немое изумление. Жители таинственного
Сахалина произносят слово "американ". Американцы известны в краях, у нас под
носом!
- В деревню были посланы шлюпки, но жители ее не подпустили нас к той
части, где были укрыты женщины.
По тому, как сквозь загар зарделись щеки капитана и как остро было
сейчас его лицо, чувствовалось, что этот человек рассказывает один из
важнейших, чем-то особенно волнующих его эпизодов путешествия.
- Александр Антонович, "Шхеры Благополучия"... Юнкер князь Ухтомский...
Штурман и юнкер князь Ухтомский исполняли все живо, капитана вообще
слушались беспрекословно, это было очевидно, хотя, возможно, еще и
присутствие губернатора приводи
|
|