ше дело беспокоиться  о ней. За лавку  отвечает  Компания.
Уверяю вас, что позабочусь о ней не хуже...
     - Как  это  лавка  меня не  касается? -  вспылил  капитан, и  губы  его
задрожали.- Да в лавке вся суть! Посредством лавки мы должны влиять!
     -  В лавке надо торговать и  скупать меха, а  не  влиять и не разводить
политику...
     -  Василий  Степанович, вы  говорите  со  мной,  словно  дело,  которое
исполнять  я прислан,  чуждо вам... Ушам  своим не  верю!  Вы со мной, как с
представителем враждебной нации...
     - Как  будто я  враг Амуру, так вы меня выставить хотите? Да  не вы это
дело  начинали!  Я об этом все время забочусь!  Это вы тут  хотите проводить
свою политику! Да! Вам не удастся!
     - Вы понимаете, что говорите, Василий Степанович? Мы оба перед  родиной
и  престолом  обязаны участвовать  общими силами  в  этом деле! Какая у меня
политика, Василий Степанович?
     - Так вы-то знаете, что у меня ничего нет!
     - Тогда  я прошу завтра же открыть мне амбары,- сказал капитан.- Именем
генерал-губернатора я требую от вас официально.
     - Так я официально заявляю вам, что амбары компанейские!
     426
     - Ка-ак? - подскакивая к Завойко, закричал капитан.
     - Да! - закончил Завойко.
     - Василий Степанович,  мы напрасно кричнм.- На миг  Невельской печально
улыбнулся.- Не  будем оскорблять  друг друга...  Простите меня,  если  я вас
обидел...
     "Да он сумасшедший!" -подумал Завойко.
     "Какой дурак Завойко! - говорил себе Невельской, подымаясь на мезонин.-
Конечно, у него есть все, но он никак славой не сосчитается. Опять  чуть  не
разругался, как с Фроловым!"
     За  окном была ночь. Выл ветер, и слышался накат.  Капитал  походил  по
комнате, сел на  койку, снова встал.  Хотелось  написать Корсакову. Подумал,
что, быть может, надо написать Зарину, извиниться... Нет, надо писать Мише о
деле.
     Ветер, как водопад, рушился на мезонин. Капитан потрогал печь. Она была
теплая.  Он  был благодарен  Завойко, что печь вытоплена. Завойко деятельный
хозяин, но нельзя простить ему эгоизма. Он чувствовал, что  предстоит борьба
с Завойко. "Из-за чего? Глупо! Тяжелое наше время!"
     Он вспомнил козни, что строили против него в Петербурге. Сплошной мрак,
зло, противодействие всюду... Он старался не  думать о несчастье,  постигшем
его в Иркутске.
     "Пулю пустить  себе в лоб?  Если бы  не Амур  - думать  бы не стал! Но,
кажется,  я разбит,  нервы плохи. В  таком  состоянии нечего  писать. Напишу
утром. Утро вечера мудренее..."
     -  Боже мой! Кому доверился  Николай Николаевич! Он только что кричал и
грозился и сразу стал смеяться! - сказал Завойко, придя к жене.-  Я  не могу
принять всерьез все его  слова! Я не  знаю,  как можно поручать ему дело! Не
могу понять,  что с ним произошло...  Он  так погубит весь  Амур  и  Николая
Николаевича... Нельзя доверить кораблей сумасшедшему. Он их разобьет. Я тебе
говорю,  что он сумасшедший,  говорит, а  у самого слезы на  глазах... Может
быть, Юлинька, он совсем не такой плохой человек, но я не могу простить  ему
нахальства.
     Утром Завойко одумался и  явился  на мезонин  к Невельскому,  просил не
сердиться, уверяя, что вчерашний разговор был пустой и что он сам предлагает
Невельскому пройти по амбарам и все посмотреть,
     - Я готов, Василий Степанович!
     - Я совсем забыл, что у меня есть  теплые рубахи, каких не может быть у
Лярского,- говорил Завойко по дороге.- Я  сегодня  встал чуть свет и не спал
всю ночь, вспоминал и теперь могу сказать это.
     -  Зачем же  вы  тогда  доказывали  мне  вчера, Василий  Степанович?  -
упрекнул Невельской.
     - Вы так требовали и кричали, что  мне  некогда было опомниться. Но вы,
если  желаете,  можете  написать  на  меня  генералу.  Я  могу отпустить для
экспедиции все, что у меня есть, так как это наше общее дело!
     В амбарах нашлись нужные вещи. Завойко обещал дать для экспедиции часть
муки и сухарей, соли, уксуса, сахару.
     - Но кухлянок и  ватников дать не могу. Их нету! И гречишной крупы нет!
Все это  есть  в Охотске.  И еще  посоветую  вам,  затребуйте оттуда  тесу и
кирпичей. Это  все есть у  Лярского,  а я на Камчатке обойдусь. Напишите  об
этом Михаилу Семеновичу.
     Для  компанейской  лавки Завойко давал  красное сукно, ситец, леденец и
другие товары, о которых Невельской даже и не помышлял.
     - Ах, Юлинька,  если бы ты  видела,- говорил Завойко после обеда, когда
гость ушел наверх,-  он лезет во все мешки! Это  не дворянское занятие! Я не
знаю, откуда он  такой,  несчастье  и наказанье иметь  с ним дело! Другой бы
стыдился и не смел упрекать меня, когда я незаконно согласился снабдить  его
всем на  свой страх и риск... Березин слыхал от якутов, что Невельской делал
с  ними на тракте! Якуты  уже  теперь спрашивают со  страхом, какой  дорогой
Невельской обратно поедет.
     - Почему же?
     - Говорят, что он грозил им виселицей... И это когда я выказываю якутам
ласку и заботу, он порет их... Я думаю, Юлинька, что скорее всего он в самом
деле  сумасшедший,  и я  напишу генералу,  чтобы  он меня  уволил или  убрал
Невельского.
     - Не делай этого,- улыбаясь, сказала жена.
     -  У меня голова  трясется, когда я подумаю,  что, как  чиновник особых
поручений, он может быть прислан ко мне на  Камчатку. Не знаю,  за чт