же день поехал к Фердинанду Петровичу.
     - Невельской ищет встречи с вами, дядюшка,- говорил Гильом.
     - Я не  имею  ни  малейшего желания встречаться,- отвечал дядя.-  Я уже
сказал  Федору  Петровичу.  Рад  буду,  если его открытие  подтвердится,  но
сначала надо проверить.
     Гильом стал уверять дядюшку, что открытия нет, есть подлог.
     - Это именно так, дядюшка!
     Политковский  рассказал  о своей  беседе с канцлером. Решено  было, что
Компания потребует проверки всех открытий.
     - И тогда видно будет, что надо делать,- сказал старый Врангель.
     Молодой  Врангель очень  рад был,  что  дядя завтра  уезжает.  Уже  все
сделано, выяснены  все возможности торговли спиртом,  все известно о бочках,
пошлинах, фрахте... Решен вопрос с пенсией... А Прасковья Врангель исполнила
все поручения Елизаветы Васильевны.
     -  Я представляю, дядюшка, ваше деревенское житье-бытье! Согласитесь, в
этом есть своя  прелесть. И летом и зимой вы совершенно свободны, окружающее
общество боготворит вас,
     367
     вы  всюду  желанный,  дорогой  гость.   И   вместе  с  тем  вы  незримо
вдохновляете нас...
     Старый адмирал  потрогал  свои узкие  золотые  очки,  достал из кармана
белый носовой платок, нервно покусал губы, вытер сухие усы.
     Гилюля надеялся, что с отъездом дяди можно будет свободнее ссылаться на
его мнения,  объяснить,  почему  Фердинанд Петрович сомневается, действовать
решительнее.
     "Уж  теперь  я   отомщу!  Прихлопнем   этого   моряка...   Я   уничтожу
Невельского".
     Как  человек болезненный и раздражительный,  молодой барон  желал  быть
беспощадным с теми, кто шел против него или делал затруднения и неприятности
его близким - Завойко, Юлии...
     Собственные страдания болезненного Гильома давали, по его мнению, право
доставлять страдания и жестоко поступать с другими.
     Через  несколько  дней  в  Министерство  иностранных  дел  к начальнику
азиатского  департамента  Льву  Григорьевичу  Сенявину,  который  только что
вернулся   из    Москвы,   приехал   родной    брат   бывшего   председателя
Российско-Американской компании - барон Георг Петрович Врангель.
     Он  жил  на  Украине,  где  владел огромным  поместьем.  Он  приехал  в
Петербург по своим делам. Георг не застал брата, который  отправился обратно
в Руиль.
     Гильом воспользовался этим.  Он избрал  дядюшку орудием своей мести. Он
так разжег старика, что тот впал в бешенство и решил немедленно ехать к Льву
Сенявину, с  которым давно  дружил, и доказать, что  у  него есть  в столице
связи, что он влиятелен.
     - Только  умоляю  вас, дядюшка,  не  проговоритесь!  - провожая  Георга
Петровича, просил Гильом.
     - Как можно! - ответил дядя.
     С Сенявиным его связывала старая дружба...
     Георг Врангель - почтенный, тяжелый старик, с умными, острыми глазами,-
сказал,  что  приехал  объясниться  по  очень  важному  делу,  не  терпящему
отлагательств.
     - Я полагаю себя обязанным, Лев, поставить тебя в известность. Я буду с
тобой  говорить совершенно  откровенно  и  начистоту, как  всегда...  не тая
ничего,- говорил он, несколько вол-
     368
     нуясь,  так  что тряслась его вспотевшая кожа, висевшая на шее мешками,
как  у  старого яка,- скажу тебе,  как старому приятелю, новая  карта устьев
Амура - совершеннейший обман! Это  истина! Я понял сразу!  Брат в ужаснейшем
положении...
     Георг  всегда вмешивался решительно во  все дела Компании уже по одному
тому, что  во главе ее стояли родственники. И он знал,  что Лев  Григорьевич
принимает большое участие в его родственниках.
     - Что ты говоришь? - изумился грузный Сенявин.
     - Он где-то видел карту описи  Гаврилова - это просто удивительно -  и,
представь себе, ею воспользовался! Да, да, у нас есть данные, что Невельской
выдал  карту  Гаврилова за свою!  Вот в чем  секрет!  Прошу  тебя, поставь в
известность канцлера. Ведь он председательствует в комитете.
     - Какие же данные? Скажи мне.
     - Карта Невельского и карта Гаврилова как две капли воды похожи одна на
другую!
     Лев  Григорьевич  молчал,  колеблясь  между  желанием  верить Георгу  и
опасением, что у того мало доказательств, чтобы подкрепить свое мнение.
     - Поверь мне, Лев! Клянусь тебе, что это правда!
     Лев Григорьевич Сенявин - правая рука  графа Нессельроде -  был глубоко
возмущен  поступком Невельского. Он сразу сказал,  что дело грозит  ссорой с
Китаем, закрытием кях-тинского рынка.
     Теперь он  видел, что  Компания с  опозданием кинулась  отстаивать свои
привилегии, наконец почувствовав, что открытие Амура моряками военного флота
может оказаться страшным ударом по ней.
     -  Пойми, Лев, ты сам акционер и знаешь, что значит дивиденды. Ведь все
доходы Компании пойдут прахом, если колонии станут доступны всем и  каждому!
Ведь  это подрывает все! В сферу ее  деятельности вдруг  врывается  какой-то
человек и делает открытие... А оно ложно, ну, ложно!
     У  Сенявина  было  точно  такое  же  положение.  В  сферу  деятельности
азиатского департамента ворвались точно  так же, и тоже подрывали авторитет,
и те же самые лица.
     - Пойми, пойми, Лев!
     Хотя  Георг  знал  от  Гильома, что  брат  Фердинанд  Петрович  показал
Невельскому  карту, но  молчал об этом  и  уверял, что  говорит все  прямо и
начистоту.
     - Офицер этот,  видимо,  где-то  снял  копию  карты и потом привез ее и
утверждает,  что сам  делал промеры.  А Фердинанд Петрович молчит,  хотя ему
очень больно, ты сам знаешь, как о