.. Вокруг толпа, проезжают экипажи.
Проходят  стройные  офицеры  в модных  шинелях, со  шпагами в карманах...  А
капитану город показался пустым.

Глава 41. МАЛЕНЬКИЙ БИСКВИТ И РЮМКА МАЛАГИ

     ...закрыть Америку! Салтыков-Щедрин.
     Граф завтракал рано, при  свете огней, в голубой столовой  с пилястрами
из  мрамора и с  низкими белыми  печами, на которых изображены  были голубые
вакханки,  венки  и  светильники. Он  сидел  за столом, маленький и  черный.
Служили  трое слуг. Это  было  точно так же,  как в доброе старое  время  во
Франции.
     На слугах  короткие  бархатные штаны  с бантами  и белые  чулки. Стояла
тишина. Стол ломился от множества драгоценной  посуды, фарфора и хрусталя. В
огромной  серебряной  вазе  живые цветы,  по сторонам свисают  пышные  груды
зелени. Все  это  из собственных оранжерей  графа.  Там,  за  городом,  этот
маленький живой старичок  любит  назначать свидания молоденьким дамам, таким
же прекрасным и светлым, как эти голубые вакханки на двух  жарко натопленных
печах.
     Быстро подносятся блюда...
     Но граф  в том возрасте,  когда нельзя съесть ничего лишнего. Не только
лишнего, но и вообще граф не хотел есть утром, у него не было аппетита.
     Весь  этот  поток посуды  и  все  эти  бесшумно снующие, вышколенные  и
почтительные пожилые слуги-иностранцы - все было лишь торжественным обрядом,
самоутешительным  спектаклем,  одним  из тех  обычаев,  о  которых  в  свете
говорили как о знаках приверженности канцлера старым порядкам  даже в личной
жизни.
     Так каждое утро.
     А граф мог съесть  только один  бисквит  и  выпить  только  одну  рюмку
малаги.
     Иногда за завтраком он вызывал повара. И  тогда  совершенно откровенно,
не сдерживая своих желаний, оживленно жестикулируя, канцлер России объяснял,
сколько тмина, корицы, перца и гвоздики надо положить в какое-нибудь кушанье
к обеду. Поминались артишоки, спаржа, маслины...
     358
     Граф испытывал наслаждение от разговора про  еду гораздо больше, чем от
самой еды...
     За последнее время граф Нессельроде осунулся и постарел. В прошлом году
умерла  жена  его,  Мария  Дмитриевна...  Обстановка вокруг  была  такой  же
торжественной, и все той же  огромной властью располагал канцлер России,  но
на душе у него становилось пусто и глухо.
     Семья Гурьевых, с которой граф сроднился  тридцать семь лет тому назад,
была одной из крепких русских  семей. Начало этому новому аристократическому
роду  дал  выскочка из  купцов, крепкий  толстосум.  Гурьевы  не прочь  были
сблизиться, а еще лучше - породниться с ловкими немцами.
     Женщины  из  семьи  Гурьевых  отличались  особенным  здоровьем и  силой
характера.
     Гурьевы  увидели в ездившем к ним молодом чиновнике по  дипломатической
части разумного и оборотистого человека, да еще со своей  особенной хваткой.
Они дали понять, какие выгоды ждут молодого Нессельроде...
     Мария  Дмитриевна оказалась  женщиной не  только здоровой,  но и умной,
энергичной,  властной,  и  спустя  несколько  лет  после  брака  Нессельроде
оказался у нее под каблуком.
     Насколько он презирал русский  народ,  настолько она  презирала  своего
мужа.  Мария  Дмитриевна  была  из тех женщин,  которым  безразлично,  какую
политику, прогрессивную или консервативную, ведут их мужья, но которые любую
политическую программу мужа умеют подчинить потребностям семьи и  превратить
в политику обогащения,  помогая этим и его карьере и славе и  умея заставить
его хорошенько нажиться на тех принципах, которые он избрал  в своей деловой
жизни.
     Это был брак, в  котором немного волнений  любви, но всю жизнь сплошные
волнения из-за успехов и выгод.
     Мария Дмитриевна умела проникаться идеалами  мужа, предвидеть то,  чего
он  не замечал. Она  первая заметила то  ужасное влияние,  которое  имел  на
русское общество Пушкин. Ведь  он первый опозорил, осмеял ее мужа, написавши
эпиграмму,  в  которой  намекал,  что  отец  ее  мужа  был  беглым  солдатом
австрийских пудреных  дружин...  Когда настал удобный момент, она при помощи
своих  добрых знакомых без  сожаления расправилась  с  Пушкиным,  в  котором
видела    гадкого    дворянчика,   не   уважающего   священных    принципов,
провозглашенных ее Карлом Васильевичем.
     3S9
     Она  не давала спуску и мужу. Она знала, что ее  Карл не так  умен, как
считают. Но она именно это и ценила в нем, так же как и государи...
     Бывали  времена, когда  Карл  Васильевич чувствовал, что этот  семейный
деспотизм для него тягостен. Но он терпел, зная, что посредством этого брака
сроднился с Россией.
     Он был  продажен и не стыдился этого. Нессельроде думал  о себе, когда,
оправдывая  одного  из  иностранных  дипломатов,  сказал:  "Его  обвинили  в
подкупности, но  он воспользовался деньгами  лишь от  тех, кто  разделял его
консервативный образ мыслей".
     И  вот после тридцати  семи лет  брачной жизни, в течение которых Мария
Дмитриевна  руководила  им, часто  не меньше, чем государь император,  ее не
стало. Нессельроде  почувствовал, что близок конец и его карьеры. Он остался
без привычного руководителя, без той энергичной, направляющей  силы, которую
всегда чувствовал  в жене.  Теперь  осталось  лишь  катиться  по  инерции  и
повторять зады  феодальных времен, твердить о принципа