том
     352
     времени,  когда воцарится брат. Он ничего не смел делать  сам, средств,
нужных для флота, государь не отпускал...
     Заговорили  о  судах, которые  строились  в  Лондоне  для Черноморского
флота,-  одно  госпитальное  и  пароход.  Константин  расспрашивал  Геннадия
Ивановича о его английских впечатлениях.
     Он, единственный из людей, когда-либо возглавлявших  морское ведомство,
имел ясные понятия о  значении машин и  техники.  Литке  постарался, чтобы у
Константина  были  теоретические  знания  инженера,  хотя  ему и не  хватало
практики.
     Здесь  же чертежный  стол.  Невельской  рисовал  новые  винты,  шатуны,
кривошипы, рассказывал  об изменениях  в устройстве  гребного  вала, о новых
колесных пароходах...
     Он  опять  помянул  про  свое, просил  его высочество  обратить  особое
внимание  на   то,  что  без  паровых  средств   нельзя   будет  производить
исследования Амура, а тем более идти эскадре в Японию.
     Ругали приказных бюрократов из морского ведомства. Смотрели модели двух
строящихся  парусных  судов  -  линейных кораблей  -  и  восхищались,  какой
все-таки   красавец  корабль  парусный  по  сравнению  с  паровым,   и  хотя
Невельскому стыдно было в душе, что строятся именно такие суда, но он не дал
воли языку...
     - А  теперь ждет нас скатерть-самобранка,- улыбаясь сказал Константин,-
покажу вам, гости мои заморские, свои хоромы боярские.  Погуляем, как предки
наши... Познакомлю тебя, Геннадий свет наш Иванович, со своею княжной...
     У  Литке  был вид  счастливый  и загадочный,  словно готовился какой-то
сюрприз.
     Литке  и  Лутковский  желали  вырастить Константина совершенно  русским
человеком и поэтому привили в нем необычайную любовь к русской старине.
     Войдя в большую залу с окнами на  Неву, Невельской удивился.  Он увидел
перед собой высокую стену, сложенную из настоящих бревен, наверху, под самым
потолком, возвышалось что-то вроде башни. Была и другая  бревенчатая стена и
третья  - целый  сруб  из  толстейших  сосновых  бревен, наложенных прямо на
паркет.
     В зале Мраморного дворца построен настоящий  боярский дом из  бревен, с
резьбой на  дверях и  окнах,  с  петухами  и коньками,  с высокой  крышей, с
башнями и теремами.
     Через двери, окованные серебром и  золотом, прошли  в  сени,  а  оттуда
узким и  низким  ходом, как в  настоящем  доме  боярина,  наверх  в  палату,
расписанную в древнерусском стиле.
     На  огромном   столе,  накрытом  скатертью,-   ендовы,  ковши,   кубки,
чаши-побратимы,  серебряные  и  золотые блюда и  тарелки.  Слуги одеты,  как
дружинники.
     Константин, до того оставивший  гостей,  вошел  вместе  с супругой. Оба
молодые, стройные, белокурые.
     Невельской  был  представлен великой княгине. Он и Литке поцеловали  ее
руку.  Константин и великая княгиня были одеты в древние русские костюмы - в
парчу и сафьян, она в кокошнике с тройной цепью огромных жемчугов на груди.
     - Позволь,  Геннадий  свет  Иванович,- восторженно сказал  Константин,-
взять тебя под белы руки, сажать на дубову скамью.
     Литке   лучше   Невельского  знал   древнерусские  названия  всех  этих
многочисленных  ковшей и кубков  и всякой другой посуды и тут же устроил ему
маленький экзамен, на котором капитан сразу провалился.
     На  дубовой  скамье  за  столом  опять сбились с древнерусского, и речь
пошла то по-русски, то по-французски  про венгерскую кампанию 1849  года,  о
том, какие были  битвы  и  победы.  Это  первый  военный  поход,  в  котором
участвовал Константин в своей жизни: он получил крест за участие в сражении.
     Невельской сказал, что поляки и русины в Австрии, говорят,  очень  рады
были,  что пришли русские. Константин покраснел, на этот раз густо, до ушей.
Литке  смутился.  Великая  княгиня  ничего  не  поняла,  но  заметила  общее
замешательство.
     Когда  Константин  уезжал  в  действующую  армию,  Николай наистрожайше
повелел  не касаться тамошних  славян и не  разговаривать с  ними,  особенно
по-русски.  В  крайнем  случае Константин смел спрашивать  их по-немецки, но
только не по-русски. Так велел государь, провожая сына.
     "Они не  должны видеть в сыне  русского царя своего  союзника против их
законной власти - против австрийского императора",- сказал Николай.
     Константин  испугался,  когда   Невельской  заговорил  про  австрийских
славян.
     354
     А   Невельской   слыхал   от   Миши,   которому   рассказывали   бывшие
сослуживцы-офицеры,  что  наши  солдаты,  перейдя   границу  Австрии,  очень
удивились,  что там их  все понимают отлично  и многие жители называют  себя
"руськими" и сильно походят на хохлов.
     "Дернул  меня  черт  заговорить   про   славян",-  подумал  Невельской,
сообразивши, что дал маху.
     Литке перевел разговор на Европу.
     Константин ждал втайне, когда же наконец окончатся эти  запреты и можно
будет поехать в Европу запросто, посмотреть там все, исполнить свою заветную
мечту  -  отправиться  в  Париж!  Часто  у него  шевелились  надежды,  что с
воцарением  брата личная жизнь  его станет  вольнее, интереснее. Как  бы  он
хотел путешествовать... Но государь строг, тяжел, требователен... Константин
мечтал, что со  временем  приблизит всех ныне отвергнутых: Врангеля,  Литке,
даст им широчайшее поле деятельности.
     Прощаясь, великий князь  сказал Невельскому, чтобы на комитете держался
стойко. Он обещал обстоятельно познакомиться с его запиской.
     А Невельской покинул  Мраморный дворец с ощущением, что Константин хотя
и желает  ему  добра и что, видно, ходатайствовал перед царем о  прощении за
опись без инструкции, но  многого еще не может сделать.