высь. На всех мачтах  предстояло  убрать  и  спустить  на  палубу  реи  и
стеньги — верхние звенья  мачт,  их  продолжения  в  самой  высоте.  Опять
послышался свисток. Это уж вызывали «всех наверх». Люди  все  шли  и  шли,
подымаясь из люков. При свете фонарей видно, что их усы, так величественно
торчавшие на позавчерашнем параде, обвисли от дождя.  На  них  пропитанные
смолой куртки вместо парадных мундиров и мятые, грязные от смолы штаны.
     Василию Букрееву понятно: мачты надо  укоротить,  рангоут  не  должен
парусить, чтобы ветер не потащил фрегат на камни, надо снять  все  лишнее.
Но еще не случалось, чтобы ночью так разоружали фрегат. «Залезли в  камни,
теперь не знает, что делать, старый черт!»
     Рука  нащупывает  узел  при  слабом  свете   фонаря.   Надо   тянуть,
развязывать. Ветер все еще теплый, не такой, как в наших морях. На фрегате
все  тали,  ванты,  брасы,  фалы —  все  в  порядке  и  все  вытянуто  как
полагается. Все узлы крепки. Адмирал сам за  всем  следит,  по  многу  раз
проверяет, чтобы все было очищено, просмолено, натянуто, чтобы все  старое
сменено новым. Морские узлы развязываются,  слава  Богу,  как  на  ученье.
Любит «сам» парусное дело.
     Море так раскачивает мачту, что даже привычному Василию режет сердце.
Ветер ударяет по груди. Ничего не видно на  берегу,  только  кажется,  что
скалы близко: что-то рядом белеет. Но это волны в  своем  огне.  Корму  не
могли завести как следует, волнение мешает. Кажется, что  вот-вот  зацепит
топ мачты в наклоне за громоздящийся тут где-то, как колокольня, утес  или
закинет Васю, сорвет его, перетрется его пояс и полетит он с салинга,  как
клоун.
     Букреев  лег  на  брюхо  и  тужится  изо  всех  сил,  держа  как   бы
прикрепленную теперь к себе, а не к грот-мачте, тихо  сползающую  стеньгу.
Поползла, поползла тяжелая  грот-стеньга.  Ветер,  рокот,  и  пена  белеет
внизу, ясно видно, волны  загораются  слабо.  Но  где  берег,  близко  или
далеко, не поймешь. А кажется,  что  все  ближе  надвигается,  уже  больше
невозможно устрашить человека. Василий готов ко всему.
     «А неужели музыканты спят?» — с обидой думает Вася. Он спускается  на
палубу, довольный, что пока дело обошлось, гордо расправляет грудь, как  и
полагается маршировавшему на многих парадах  удалому  моряку.  Закручивает
свои, как у адмирала, мокрые усы. На фрегате чуть не у всех матросов такие
же; у всех вскручены. Один японец уже показывал Василию на усы, а потом на
корму, где был салон адмирала. Это он хотел сказать: мол,  ты,  Вася,  как
адмирал. «Конечно! — полагает Букреев. — Чем я не моряк!»
     Путятин молчит.
     Чуть-чуть становится светлей. Виден берег. Слава Богу, не так  близко
утес, как казалось Васе. Фрегат стоит в трех кабельтовых от берега, еще  с
вечера делали разные маневры, пытаясь  отойти.  Скучный  берег  в  накатах
лохматых  волн,  которые  переходят  в  сумрачные   волнистые   и   словно
нагнувшиеся от моря скалы. Казалось, вся Япония запряталась от  этого  воя
ветра и боя волн за свои горы, выставив белые зубы скал иноземцам.
     К утру стало  стихать,  ветер  слабел,  волны  приходили  из  океана,
расшибались в пену  и  столбы  пыли  у  входа  в  бухту.  Фрегат  стоял  с
укороченными мачтами без рей.
     Адмирал сидел над картой бухты с Елкиным. Переходить надо  к  деревне
Какисаки. Она совсем близко, от Симода к северу-западу, вон в  иллюминатор
видна крыша ее храма,  от  городка  отделена  рядом  утесов  вперемежку  с
широкими отмелями в песках,  похожими  на  купальные  пляжи  где-нибудь  в
Нормандии.  Для  «Дианы»  соседство  песчаного  пологого  берега  было  бы
безопасней.
     «Но, право, — думал адмирал, — столько хлопот, столько несуразностей,
так все непросто! Перейти в деревню Какисаки, а сборов не меньше, чем  при
большом переходе. Никто ничего не делает как следует. В Осака шли — так не
хлопотали!» Лесовский начинал раздражать его. Волосы у адмирала взъерошены
от досады.
     Дела много.
     — Надо снять плетень, он истерся, и переплести его придется, —  вдруг
говорит он капитану.
     Капитан тоже зол, его глаза посветлели. Он покорен и почтителен.
     «А не догадается, все  надо  сказать!  Хорошо,  что  запасы  есть  на
«Диане», что все еще в порядке пока. Со всех судов отдали на нее  в  порту
Лазарева все, что могли».
     — Как утихнет, надо готовить ответные подарки послам для  отправки  в
Эдо, а потом переходить в Какисаки, — сказал адмирал. — Придется  посылать
баркас, завозить якоря и тянуться в деревню.
     Штормило весь день до вечера.  Небо  разъяснивало,  но  ветер  стихал
медленно. Японцы целый день не были на фрегате,  хотя  уговаривались,  что
они  приедут,  чтобы  присутствовать  при   свозе   на   берег   подарков,
предназначенных для передачи послам и  для  отправки  в  Эдо.  Приходилось
церемонию откладывать