ля  офицеров.  А  морские
солдаты едят там кашу — невкусную размазню из риса, разваривая  его  очень
сильно.
     Конечно, при угощении русского посла и  офицеров  на  берегу  кушанья
должны быть деликатными. Для этого привезли из Эдо поваров. Не кормить  же
гостей простыми кушаньями!
     Поднялась целая буря. Стали говорить наперебой,  что  рыбу  в  Симода
подают плохую и чай нехорош. Губернатор обиделся.  Началась  невообразимая
суматоха.
     — Даже для  чиновников  бакуфу  присылают  рыбу  не  очень  свежую, —
раздавались голоса.
     — Могла быть получше: тай или тунец.
     Дождь кончился, и после длинного и скучного заседания  Кавадзи  перед
обедом прошелся по берегу и  посмотрел  на  русский  корабль.  Наблюдатели
губернатора сообщают, что сам Путятин иногда  тайком  приезжает  вместе  с
другими на берег и бывает в городе.
     Но что теперь? Он смотрел на корабль,  и  опять  чувство  одиночества
овладевало им. Неприятно  вспомнить  о  старческом  упрямстве  князя  Мито
Нариаки. Кавадзи  должен  обмануть  Путятина.  «Может  быть,  от  Путятина
потребовали, чтобы он обманул меня? Он ведь тоже был  у  своих  берегов  и
получил распоряжение своего правительства!»
     Кавадзи  заметил  сегодня  самодовольное   выражение   лица   бывшего
урагского губернатора. А сам? Наблюдатели сообщают,  как  вел  себя  Исава
вместе с другими князьями, когда принимали американцев в Канагава!  «И  он
еще будет после этого следить за мной и рассуждать, что  с  русскими  надо
действовать строже! Он еще смеет судить, сохраняю ли я дисциплину!»
     Не зря Исава так понравился американцам.  Они  уверяли  его,  что  за
японскими делегатами, подписавшими договор с Америкой, не только  слава  в
будущем... «Вы еще так  молоды,  что  ваше  имя  много  раз  упомянется  в
истории!» Исава курил сигару за сигарой  и  хлестал  виски,  как  западный
человек. Он стоек на ногах и с крепкой головой, весел, остроумен, разрешил
американцам сходить в общественную баню.
     А здесь он сидит, мрачно насупившись,  и  кажется,  постарел  лет  на
двадцать!
     Сидим без дела и ждем Чуробэ.  Он —  главный  мецке.  Тсутсуй  только
формально назначен  главнейшим  мецке  в  государстве,  для  придания  ему
авторитета в глазах своих, а также иностранцев. Но настоящим  наблюдателем
является Чуробэ. Чиновник с таким высоким  положением,  как  Кавадзи,  при
любых шпионах действует независимо и не обращает на  них  внимания.  Но  к
ответу могут всегда  потребовать.  В  любой  миг.  Поэтому  халат  Кавадзи
запахнут справа налево.  Он  знает,  что  рано  или  поздно  с  его  умом,
благородным характером и  остроумной  речью  ему  прикажут  вспороть  себе
живот.
     Чуробэ очень хороший семьянин, очень  любит  своих  милых  горбоносых
мальчиков и ласков с ними. По службе он исполнителен и молчалив. Он всегда
и все внимательно слушает, но редко и мало говорит.
     Но по его распоряжению и донесениям даже знатнейшие князья попадают в
опалу, а некоторым посылается  высочайшее  повеление  совершить  сеппуку*.
Целые княжеские семьи уничтожаются вместе с детьми, так что не остается ни
единой души и некому в будущем отомстить за погибших. Совершаются казни по
суду и убийства тайные, без суда.
     _______________
     * Самоубийство, вспарывание себе живота.

     Трудно сказать, сторонником чьей же  партии  является  Чуробэ.  Может
быть, служит правде? Или живет по правилу «действовать медленно  и  верно,
стараясь угодить тому, кто даст больше  выгод»?  Но  этого  в  дневник  не
запишешь.
     «Убийцы и поджигатели едят  досыта,  а  у  почитающего  Будду  всегда
пустой желудок» — так говорит пословица. Да, сегодня рыба была нехороша  и
чай плох. Тут живешь голодом, ничего нет,  порт  еще  только  строится,  и
губернаторы этим хотят оправдаться. Но зря ничего не делается... Унижается
само значение переговоров с Россией?
     От губернатора пришли чиновники,  чтобы  просить  у  Кавадзи  совета.
Наблюдатели сообщили, что десять человек русских  высадились  на  острове.
Бугё хотел бы их прогнать. Запрос послан ко  всем  чиновникам  приема,  но
решающее слово, как подразумевается, конечно, принадлежит Кавадзи.
     — Не трогайте их. Пусть они поступят по  своему  желанию, —  приказал
Саэмон.
     «Чем хотят доказать наши права! После того, как американцы тут  всюду
ходили и делали все, что им вздумается... Все! Как же  можно  после  этого
запрещать русским прогулки на пустынном острове!»
     Вечером наблюдатели сообщили, что русские на острове поставили  ванну
в форме человеческого  тела,  а  вокруг  натянули  парус.  Нарубили  дров,
нагрели  воды  и  подавали  ее  в  маленьких  металлических   бочках   под
получившийся занавес. Накалили на огне камни, плескали  на  горячие  камни
воду, по очереди все перебывали в пару и воде,  и  так  вымылись  за  день
двести человек. Полицейские сидели вблизи и наблюдали, всех сосчитали, все
записывали и обо всем доложили в  управление.  Оттуда  сведения  разосланы
всем чиновникам приема.
     Утром пришел Накамура Тамея. Он тоже  рассказывал  Кавадзи  про  баню
русских.
     Вдруг во дворе раздались крики, к воротам сбежались все  подданные  и
прислужники. Там начался невообразимый  крик.  Накамура  Тамея  вскочил  и
выбежал. Кавадзи проткнул пальцем б