острова Идзу, в
стране лесорубов, каменотесов и  рыбаков.  Сиогуна  охраняют  многосложные
правила. Очень узкий круг лиц может видеть его,  это  особое  преимущество
самых важных вельмож и чиновников в государстве.
     Вельможи подходят к сиогуну, на  каждом  шагу  опускаясь  на  колено.
Приближающийся поднимает правую ногу,  стоя  на  левом  колене,  и,  сразу
сгибая ее, ставит на ступню и опять  на  колено,  подтягивая  левую  ногу,
подымает ее и  выбрасывает  в  следующем  шаге,  словно  катится,  как  на
колесах.
     Присутствуют трое придворных. В  своих  халатах  они  как  три  серые
вороны со сложенными черными крыльями.
     ...После  любезного  и  торжественного  письма,  где  варвар   посмел
обратиться к сиогуну со словами:  «Мой  хороший  и  добрый  друг»,  старый
государь уже не мог спать. Он готов был на уступки, но  не  сдавалось,  не
могло смириться сердце, оно гулко и часто стучало по ночам. И  он  не  мог
утешиться. В стране глухой ропот князей и вельмож.
     Но коммодора Перри не заставишь распороть  себе  живот!  «Я  не  хочу
жить!» — говорил больной сиогун.
     Он умер от раненой гордости. Ядовитая стрела  попала  в  его  сердце,
минуя стены, войска, охраняющих богатырей и придворных, похожих  на  серых
ворон.
     Дело с американцами страшное. Только чиновники знали, что  оно  сулит
выгоды. Интересное дело. Хотя  американцы  били  японских  солдат  морской
охраны! Но это ничего!
     ...Поздней осенью седьмого года царствования Каэй в  один  из  сухих,
солнечных дней Кавадзи был срочно вызван  к  канцлеру  Абэ  Исе  но  ками.
Прибыли известия о Путятине. Сначала пришли  о  нем  бумаги  из  Хакодате.
Теперь пришли письма губернатора и наместника из Осака.
     В прохладном здании под огромной черепичной крышей тридцатисемилетний
князь Абэ Исе но ками говорил своему верному стороннику и любимцу:
     — Путятин в Осака. Это очень опасно.
     Тяжелое и сложнейшее дело опять  поручено  Кавадзи  Саэмону  но  джо,
потому что в государстве не было другого человека, который  тут  справился
бы.
     Конечно, молодой сиогун не сам вспомнил про Кавадзи.
     ...Тридцать шесть человек быстро шли впереди и  вокруг  каго*,  когда
Кавадзи Саэмон но джо снова спешил во дворец. На этот раз не к канцлеру.
     _______________
     * Носилки, паланкин.

     Сколько раз замирало  сердце,  когда  через  ров  по  Мосту  Бамбуков
подъезжаешь к этой скале скал, к поясу из камня вокруг святыни святынь,  и
пешком идешь в эти огромные ворота из толстейших  плах  дерева  хиноки,  с
медными скобами, а потом через дворик и через ворота во второй стене.
     Падали, перевертывались в воздухе раздвоенные листья с дерева  гинко,
и согбенные тихие  садовники  начисто  подметали  укатанную  дорогу  между
каменных откосов стен, выступивших из чащи сливовых рощ.
     Лицо Верхнего Господина расплылось и стало приветливым. «Он» — совсем
молодой человек.
     От дверей, на своих сильных ногах опускаясь со  ступни  на  колено  и
выбрасывая свободную ногу вперед, чтобы снова согнуть ее, Кавадзи, как  на
колесах, приблизился и опустился в глубоком поклоне подле повелителя.
     Кавадзи  выслушал,  что  он  должен  выехать  в  Симода.  Стаи  ворон
вспорхнули и заскользили в раскрывающиеся бумажные двери.
     Молодой государь тронул свой роскошный халат. Бесшумные  руки  подали
другой такой же халат,  и  государь  своей  рукой  накинул  его  на  плечи
Кавадзи.
     Как скалы Японии незыблемы, так тверды и основы ее традиций.
     Теперь халат Верхнего Господина спрятан. А Кавадзи двигался по дороге
в горы.
     — Говорят, что, когда приходил Перри, князь Мито Нариаки собрал армию
и потребовал, чтобы ему разрешили напасть на американские корабли.
     Молодой  государь  мечется  как  в  клетке.  Замок  Эдо,   охранявший
спокойствие  и  наслаждения  государей,  превращался  в  тюрьму,  где  эти
наслаждения становятся противны. Только простой народ за  старые  порядки,
как всегда. Он верит в то, во что уже не верим мы, веками рубившие  головы
народа за безверие  и  наконец  внушившие  ему  свои  понятия.  Тем  более
недовольны иностранцами рыбаки и крестьяне,  живущие  там,  куда  приходят
корабли варваров. Со своих полей, садов, из уловов приходится отдавать все
для краснолицых  эбису  и  для  прибывающих  встречать  их  многочисленных
чиновников.
     Кавадзи Саэмон но джо, глубоко задумавшись, полулежал в своем каго на
подушках,  поджав  под  себя  ноги  и  держа  тело  в  легком  и  приятном
напряжении, которое уравновешивало неприятные мысли. Ехать долго  в  таком
положении почти невозможно. Но сегодня он шел пешком, поднимаясь  в  гору,
чтобы облегчить труд носильщиков.
     Мимо плыли стволы сосен, а  за  ними  виднелось  море.  Природа,  как
всегда, успокаивала Кавадзи, напоминая о том великом, чистом и всесильном,
что, сливаясь с памятью предков и  с  ощущением  божества,