т  друг
друга без зазрения совести. И кто жив остался, тот и доволен. И  с  нашими
не сладишь без кулака. А идея хочет смягчить, замедлить это  развитие.  Да
сама машина — людоед».
     Только идея проникновения в Осака для передачи сведений о современных
событиях  духовному  таинственному  владыке  пришлась  по   душе   Степану
Степановичу. «Здорово сладил Евфимий  Васильевич!  Искусный  ход!  Не  зря
ходили сюда! Да как-то отсюда выберемся! Видно, где-то ждут нас...»
     — Япония, конечно, откроется, — продолжал рассуждать  Путятин. —  Они
тянут время из гордости, что не означает, будто у них такова система,  как
полагают многие. Они чувствуют, что грядут потрясения, каких страна еще не
знала, и как бы произносят в уме: «Минет ли меня чаша сия...» А чаша  ждет
каждого из нас... Император их — человек. Мы-то, европейцы, знаем, что  он
не бог, а человек.
     Утром, после подъема флага и  молитвы,  на  фрегате  подняли  паруса.
«Диана» пошла на север.
     — Хороший город когда-нибудь построится, — говорил  в  это  бодрое  и
свежее утро Александр Можайский.
     Он и сам свеж и бодр. Он смотрел на это свежее утро  Японии  в  ясный
час, когда отдаленная синева уж затянула враждебные  войска  и  лагеря  на
далеком берегу и только  возделанные  поля  на  мягких  очертаниях  холмов
виднелись с ходко шедшего под всеми парусами фрегата.
     В полдень Алексей Николаевич принял вахту. Какое-то  палубное  судно,
свернув  парус,  шло  на  веслах  наперерез  «Диане».  Человек  в  халате,
взмахивая белым флагом, что-то кричал.
     — Немного говорю по-русски! — крикнул он с лодки.
     — Трап! — скомандовал Сибирцев.
     Японец подошел, стоя на борту своего судна.
     — Здравствуй! — сказал он по-русски лейтенанту. — Я был унесен  морем
Камчатка. Три года назад корабль «Князь Меншиков» привез нас в Симода.
     — Перейдите на наше судно.
     — Нельзя! Запрещается... Немного говорю.
     Капитан и Посьет подошли к борту, японец сказал:
     — Хочу известить. Порт Нагасаки английская  эскадра.  Чтобы  японское
правительство выдавало  русских.  Вас  ищут.  Их  флот —  четыре  корабля:
«Винчестер»,  пятьдесят  пушек,   еще   пароходы   «Барракуда»,   «Стикс»,
«Энкоунтер». Три парохода. Я — Камчатка! Василий Иванович Завойко. Япон не
скажет, где русский.
     — Перейдите  к  нам,  пожалуйста! —   побагровев,   сказал   капитан,
перегибаясь через борт.
     — Пожалуйста, пожалуйста! — низко поклонился дважды японец.
     Его гребцы затабанили, и лодка сразу отошла.
     — Прошу вас... — закричал в рупор капитан.
     — Спасибо... Спасибо, — кланялся японец.
     — И все-то они кланяются! — вырвалось у Сибирцева.
     Теперь вся команда японского корабля стояла на  коленях  и  кланялась
«Диане» и Лесовскому.
     — Господа, быть не может, что  подобное  предупреждение  сделано  нам
японцем  без  ведома  правительства! —  запальчиво   говорил   потрясенный
Гошкевич.
     — Господа японцы,  адмирал  просит  вас  к  себе.  На  нашем  корабле
адмирал. Немедленно пожалуйте.
     Японцы стали грести к борту. Они перешли по трапу на  «Диану».  Через
час довольные гости вышли от Евфимия Васильевича.
     Через несколько дней, едва завиделась гора Фудзи, как облака  окутали
ее вершину. Сразу налетел шквал. Ночью заревел шторм.
     — Фудзияма разъярилась... — говорили офицеры.
     Утром над тучами снова выглянула вершина Фудзи, на  этот  раз  черная
как уголь.
     Фрегат с трудом шел галсами против ветра. Фудзи на закате  очистилась
и стояла вся в красном.
     По всей массе поднявшихся из моря скал-островов, по выступам каменных
быков и по столбам в тропической зелени ударяли  океанские  волны.  Все  в
пене, и все бушует в этих каменных лабиринтах.
     — Какая  грозная  и  величественная  страна! —  вдохновенно   говорил
Александр Можайский, когда фрегат «Диана» входил в бухту городка Симода. —
Совсем не хризантемка и не гейша! Смотрите, как берег вдали крут и грозен.
     — А как вы думаете, Елкин,  с  японками  надо  обходиться? —  спросил
барон Шиллинг.
     — Да так же, как со всеми. Все то же самое, уверяю вас.
     — Нет, что вы. Тут надо как-то особенно.
     — Ну как?
     — Я еще не знаю сам. Но чувствую, что здесь все  какое-то  особенное.
Вот и хочу узнать у вас.
     На душе у Алексея  Николаевича  было  невесело.  Пошел  дождь.  Ветер
усиливался. «Что-то здесь нас ждет?»
     Утром маленький рыбацкий городок виден был как на ладони.  На  берегу
горной речки и по ущельям между высоких сопок тесно набито  несколько  сот
лачуг. Как могли американцы признать этот порт пригодным для международной
торговли?
     Все чувствовали себя тут как петербургские щеголи, которым предстояло
ходить по грязной деревенской улице.
     Путятин смотрел из широкого окна на корме на эту сумрачную и  тяжелую
картину грозной природы и человеческой нужды,  примостившейся  всюду,  где
ухватился человек за клок удобной земли. Но на душе у него было светло.
     Он зна