ишлось разбирать!
     Старый крестьянин принес в первый день  небольшую  бочку  из  железа,
сделанную очень аккуратно и чисто вымытую.
     — Это суп варить! — решил тогда кок и показал знаками,  что  из  этой
бочки будут кушать.
     Старик кивал головой утвердительно. Пришедшие с ним  японцы  закивали
головами.
     — Все ясно теперь! Спасибо! — сказал матрос Сизов.
     Японцы поклонились и ушли. На другой день  Эгава  прислал  в  подарок
живого петуха. Повар его зарезал, ощипал и  выпотрошил.  Налил  в  бочонок
воды и поставил на костер. Прибежали японцы. Старик, принесший бочку, стал
с жаром объяснять что-то повару, но тот не понимал. Японец тогда выплеснул
из бочки воду вместе с петухом и оттолкнул матроса в грудь.
     — Да ты что? — рассердился повар. — Я тебе  за  это... —  Он  схватил
старика за ворот, но тот отбился.
     — Постой, постой, ребята, — кинулся разнимать их адмиральский  денщик
Витул.
     Японец расстегнул штаны и  при  всех  помочился  в  бочку.  Поднялась
ругань, дело дошло до драки. Прибежал вахтенный офицер.
     «Так и тащишь, и тащишь на себе  всю  жизнь  тяжелый  груз  с  нашими
людьми!» — сетовал подавленный всей этой бестолочью адмирал.
     — Японцы так ясно вам объяснили, что бочка не для варки пищи,  а  для
испражнений, — говорил Евфимий Васильевич денщикам, —  да  как  же  вы  не
поняли?
     — Я понял! — отвечал повар. — Я еще тебя спрашивал, — обратился он  к
приглашенному на разбор дела японцу: — Мол, варить и кушать  из  нее?  Еще
показал тебе, что будем хлебать из нее, а ты кивал головой и соглашался.
     — Они всегда  кивают  головой,  что  бы  им  ни  говорили, —  заметил
фельдшер.
     — Нет, брат, это тебе даром не пройдет! Издеваться не смей! Что  себе
он позволил, Евфимий Васильевич, какие шутки!
     Отец Хэйбэя при этом разговоре вежливо кивал головой, как бы со  всем
соглашаясь, и улыбался.
     — Вот улыбается, а вон какой фонарь мне под  глаз  вчера  подвесил! —
жаловался повар.
     Старик показал и себе под глаз и опять поклонился, улыбаясь. Он желал
прежде всего вежливости и уважения даже при разборе этого дела, где он был
совершенно прав и напрасно обижен эбису. А ударил невольно, по горячности,
и к разбору дела это не должно относиться.
     Старик уверял, что принес солдатам Путятина бочку, чтобы опорожнялись
в нее, а не ходили по окрестностям.
     — А зачем же вы головами кивали? — спрашивал Букреев. — Я видел тоже,
он спросил: мол, для варки это?..
     — Ваше  высокоблагородие,  Степан  Степанович!  Помойная  бочка   для
гаженья, а они дали петуха варить!
     — Это же грех!
     — За это их избить, — говорили матросы.
     — Они  кивают  головой  утвердительно,  даже  когда  не   согласны, —
вмешался Можайский.
     — За это надо старику всыпать!
     — А у нас поля маленькие, и наши крестьяне  хотели  содержимое  бочки
отвезти на огород. Может быть  хорошее  удобрение.  Знаете,  ваши  солдаты
флота очень большие ростом, — объяснял Татноскэ, — и они много едят.  Наши
японцы едят мало. Мы удивляемся.
     Елкин покраснел до ушей. Японец показывал на  него,  объясняя,  какой
вот он, к примеру, большой и толстый и как, конечно, много надо ему кушать
и ему нужна посуда большая.
     — Японцы, как видите,  говорят  об  этом  вполне  серьезно, —  сказал
Лесовский. — Это для них такой же предмет разговора, как и  любой  другой.
Они очень сожалеют, что так получилось... Расходитесь, братцы, и больше ко
мне с этим не подходите.
     — Завтра мы выступаем...
     — Как мы уже говорили, это невозможно, — отвечал Татноскэ.
     — Зовите дайкана Эгава.
     Дайкан, после  гибели  «Дианы»  возвратившийся  в  Миасима  вместе  с
Путятиным и Накамура Тамея, побеседовал с отцом Хэйбэя. Старик  не  только
хороший рыбак, но и плотник, и лодочный  мастер.  Дайкан  велел  его  сыну
собраться в дорогу, сказал,  что  все  плотники  из  всех  деревень  будут
собраны и посланы на работу в Хэда.
     Дайкан прошел в «палаццо». Он предлагал перевезти весь экипаж «Дианы»
в джонках, уверяя, что это быстрей и проще и что все  труды  и  заботы  по
переходу морем японцы берут на себя.
     Лесовский отвечал, что джонки никуда не  годятся,  это  дрянь,  а  не
суда.
     — Вы нас уже один раз выручили со своими джонками, и  с  нас  хватит!
Тяжести, мешки с грузами, фальконет, — пожалуйста, доставляйте в  Хэда  на
джонках. Мы дадим  своих  надежных  людей  сопровождать  грузы.  Это  наши
плотники и мастера. А мы пойдем пешком. У нас все готово.  Сто  сапожников
перечинили всю обувь... А ваши моряки до тех пор не будут настоящими, пока
вы не откажетесь от старого устройства судов. Пока у вас  суеверия  решают
все, а не астрономия  и  навигация!  А  вы  повезете  нас  на  корытах  из
предрассудков, опасаясь, что мы оскверним вашу Токайдо... Да ведь  уж  шли
же по ней, что же вам еще? Прецедент имеется, и все!
     Эгава ответил, что в старину и у японцев  киль  делали,  называл  его
продольной костью дракона,  но  правительство  запретило  строить  килевые
суда, чтобы не было измены, когда моряки уплывают в другое государство.
     Карандашов стал объяснять Эгава, что нужен лес для постройки стапеля,
лес для распиливания на доски и обшивки, брусья для бимсов, кривые крупные
сосновые шт