ывая, как
начать Лучше.
     — А Дунька-то навострилась слушать! — хихикнули младшие девчонки.
     — Да  что  вы  уши  развесили? —  вдруг  в  тишине  засмеялся Терешка
Овчинников. —  Он  ни  стоя,  ни сидя вам ничего не скажет.  Он заика!  Да
картавый. Да глухой на одно ухо! Слушайте, как он будет молчать!
     Все  засмеялись,  а  Терешка,  волоча ноги  по  половицам,  отбежал с
приплясом, хлопнул себя ладонями по голенищам и затопал. Кто-то засвистел.
     Илья почувствовал, что сердце его оборвалось. Ему хотелось подскочить
к  Терешке и  ударить его,  но  он  помнил,  что  Иван  драться не  велел.
Приходилось терпеть, а это он умел, до сих пор его терпения хватало на что
угодно.  Но тем сильнее разбирало зло. Теперь уж он не обращал внимания на
то,  что  парни,  девушки и  ребятишки ждут  его  рассказа.  Глаза  Илюшки
разгорелись, он не спускал их с Терешки.
     — Илюша,  да вы не смотрите так...  Ах, бросьте, перестаньте! — стала
успокаивать его Дуня.
     — Плюнь на Терешку, — посоветовал Митя. — Говори, чего хотел.
     — Да  Терешка у  нас  всегда такой.  С  ним  лучше не  связываться! —
зашумели вокруг.
     Но Илья странно молчал.
     Заиграла гармонь. Толпа разбилась, и вскоре, кроме Дуни с Васькой, на
лавке около Ильи никого не осталось.
     Терешка лихо топал,  словно норовил сломать половицы,  носился взад и
вперед,  подымая то одно плечо, то другое, петушился, как бы говоря каждым
своим движением: «Вот я какой, я тут первый, всех богаче и ловчей! Все тут
будет по-моему. Девки тут мои, кого захочу — сосватаю!»
     Он прыгал вокруг пестрой оравы девок,  как петух.  Пробежав по кругу,
Терешка остановился против Дуни и сильно затопал обеими ногами, вызывая ее
на  танец.  Она отказывалась,  но он топал еще яростней,  пуча глаза,  как
филин.
     Пришлось Дуне  танцевать.  Выйдя  на  середину,  она  подняла руку  с
платочком и  мягко,  плавными  легкими  шажками  тронулась по  кругу.  Все
убыстряя шаг,  она проплыла мимо Илюшки и улыбнулась ему. Что Илья обижен,
что  ему  не  до  разговоров и  хочется отколотить обидчика,  Дуня все это
понимала и  сердилась на  своих подруг и  на  Терешку.  Ей  стыдно было за
парней  и  хотелось утешить  Илью.  Она  плясала  для  него,  перегибаясь,
улыбалась ему из-за плеча, старалась порадовать его, оживить, как бы звала
полюбоваться своей красотой.
     Но Илья ко всему был холоден.  Он желал смыть с себя позор и полагал,
что до этого не вправе пользоваться Дуниным расположением. «Раз я картавый
да  заика,  нечего со  мной  разговаривать!» —  думал он,  с  тайной болью
наблюдая, как пляшет Дуня.
     Когда пляски закончились,  он не стал с ней разговаривать. Ему обидно
было до горечи.  Он так надеялся,  что удастся высказать все — впечатлений
было много,  они теснились в голове,  просились наружу.  Он умел плясать и
сегодня,  идя на вечерку, хотел это всем показать. «А вот сейчас выставили
меня дураком.  Сидишь и с места не сдвинешься.  А раз я дурак, то не нужны
мне ваши утешения!»
     — Подойди ты  к  нему, —  подговаривала Дуня подругу. —  Смотри,  как
обидел его Терешка, — он даже потемнел.
     — Пошутите с нами! — бойко подбежала к Илье черноглазая Нюрочка.
     Илья  крякнул  недовольно  и   так  сверкнул  глазами,   что  девушка
отпрянула.
     А  Терешка замечал,  что Дуня с  Ильи глаз не сводит.  Это злило его.
Терешке хотелось еще сильней опозорить этого пермяка. Дуня давно нравилась
ему.  Он  сватал  ее,  но  Спирька,  у  которого  Дуня  была  единственной
помощницей и любимой дочкой,  не торопился выдавать ее замуж.  К тому же у
него  были  нелады  с  Овчинниковыми.  Но  главной  причиной  отказа  было
нежелание самой Дуни идти за Терешку.  Получив отказ, парень стал еще злей
и ревниво следил за девушкой.
     — Илья-то еще и глухой, —  едко сказал он. —  Ты ему пела,  а он и не
слыхал. Верно, глухой, как пень.
     — И совсем не глухой, — возразила Дуня.
     — Ты откуда знаешь?
     Дуня не  желала больше говорить.  Белое лицо ее  приняло бесстрастное
выражение. «А ведь так хорошо начал. Когда пришел, такой веселый был!» — с
сожалением думала она, глядя на одиноко сидевшего Илью. Тот упрямо склонил
голову, опираясь руками на лавку.
     — Вот  это  погостили,  побывали  на  вечерке!  Смех  один! —  громко
рассуждал Овчинников. —  Им только с гольдами водиться!  Пермяки —  солены
уши!
     Между  тем  младшие парнишки и  девчонки,  обступив Ваську Кузнецова,
оживленно разговаривали с  ним.  Там  слышались струны  бандурок.  Звонкий
голосок паренька доносился сквозь шум толпы.
     Но  вот  гармонь,  покрывая все звуки,  заиграла кадриль.  Овчинников
хотел подхватить Дуню.
     — Поди ты! — грубо оттолкнула она его руку и отбежала.
     Пары закружились,  парни и девушки,  потопавши, перебегали по избе из
конца в конец,  менялись местами и снова отчаянно топали.  Парни скакали с
яростным выражением лиц. Мишка Шишкин плясал, вытянув руки по швам, словно
рабо