вот и брешет, — думал Тимоха, — а мы уши
развесили!»  Но  при барине ничего не  сказал:  пусть-ка  лысый послушает.
Впрочем, спору не было, лампу эту привез Бердышов из Николаевска и подарил
Кузнецовым на удивление всему Уральскому.
     — Я с  гольдами топтал там тропки,  ходил соболевать,  Зверей морских
там тьма.  Когда идет кета,  входит в лиман —  звери за ней.  Только белые
спины видно по всему морю.  Белухи прыгают.  Они идут за кетой и  жрут ее.
Вот Егор поймал как-то кетину,  на ней раны были.  Это от зубов белухи.  У
нее пасть здоровая и зубы как деревянные гвозди,  и не часто,  а редко.  А
мордой,  паря,  на  птицу походит,  но голова с  лошадиную...  А  то сивуч
вылезет из воды,  как черт, с бородой, с усами. На лодке едешь, он глядит.
Потом опять под воду залезет. Кто не знат, так страх!
     — Водяной, поди!
     — Для  расейских там  везде  водяные.  Говорят,  что  в  других морях
столько нет зверя.  Я нагляделся.  Мы сивучей били на берегах. У них ласты
на ногах. Они вылезут на берег и лежат, греются на солнышке.
     — А мясо у них едят?
     — Проголодаешься, так съешь.
     Слушатели насмешками перебивали рассказ Ивана, но он не терял духа.
     — А что, в Николаевске бойкая торговля? — спросил Федор.
     — А ты съезди туда сам. Ты же теперь купец...
     Все засмеялись.
     — Вот это уел!.. — молвил Тимоха. — Эх! Купец...
     Федор и сам смеялся. Летом он купил на барже сарпинки и разной мелочи
и теперь торговал понемногу с гольдами.
     — В  Николаевске —  порт.  Там и  китобои приходят и  большие морские
пароходы,  высокие ростом,  с колокольню будет, как выгрузится и подымется
из воды.  Приходят и  из Америки и  из разных стран.  Везут товар,  от нас
увозят  пушнину,  деньги выгребают.  Муку  везут,  сукно,  оружие...  Я  в
Николаевск в первый раз приехал,  и мне объяснили,  что земля круглая, как
башка...  А  я  думал,  что на китах стоит...  А  кабы на китах,  давно бы
провалилась.  Китобои  подсекли бы.  Сшибли  бы  зверей,  и  тогда  бы  до
свиданья!
     Полковник,  отложив книгу,  давно  слушал  Бердышова.  Не  ожидал  он
встретить в бедной переселенческой избе такого землепроходца.
     — А где же теплый-то край, дядя Ваня? — спросил Васька с кровати.
     — А ты не спишь?
     — Он не спит, все сидит слушает, — сказала мать извиняющимся голосом.
     — Теплый-то  край  недалеко! —   отозвался  Бердышов. —  Ты  Савоську
спроси.  Он  молодой там  жил.  Ему  там  пить дали —  он  еле убрался.  А
американцы-то ведь разномастица. У них все новоселы, сброд сошелся, что не
ужился  на  старых  местах.  Власть себе  сами  выбирают, —  он  подмигнул
Егору. —  Уж  не знаю,  что за непорядки!  Я  спрашивал,  как без становых
жить...
     Русанов чувствовал,  что мужик, сидящий в углу на полу, совсем не так
прост, как сначала ему показался.
     — Вот  бы   посмотреть,   как  ты   с   ними  на  американском  языке
разговариваешь. Он у нас на всяком может, — сказал Силин.
     — Верно,  у  меня  есть  приятель американец, —  ответил Иван. —  Как
напьется,  рассказывает.  Хорошо по-русски говорит.  Они  переселились,  и
старую власть по шапке...  С ним есть о чем поговорить... А вот я смотрю —
шел сюда народ тоже со старых мест,  не ужился там,  а  уж по дороге сюда,
еще не видавши Амура,  я слыхал,  ругали эти места, и порядки будто тут не
по ним... Землю не высушили как следует для них...
     — Что это тебя, Иван, сегодня прорвало? — спросил Тимоха.
     — Как же! —  отвечал Бердышов.  В  темноте едва виднелись его широкие
плечи. — Мало ли что я на полу сижу и в козляк летом кутаюсь!
     Долго еще шли разговоры.
     — Тебя,  Иван, —  сказал Тимоха,  когда все  поднялись, —  другой раз
только послушаешь...
     — Во  мне  двое  живут! —   весело  ответил  Бердышов. —  Один  людям
пособляет...
     — А другой смотрит, кого бы ободрать...
     Мужики разошлись. Полковник посидел, подумал и опять взялся за книгу.
     Утром за ним пришла лодка.  Отъезжая, он вспомнил вчерашние разговоры
мужиков и  подумал:  «Мы свой «безмолвствующий» народ не знаем,  а  в нем,
возможно,  таится сила,  как в бомбе...  Еще взорвется когда-нибудь —  бог
знает чего натворит».


                           ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

     На  релке  тишина.  Переселенцы разбрелись по  весенним сырым пашням.
Душно,  время от времени где-то далеко над низкими снежными еще хребтами в
неясно видимых за синью облаках грохочет гром.  Идет первая гроза,  с  ней
само лето движется.
     Река спокойна,  но  кое-где видны на ней,  если всмотреться,  отзвуки
грозы,  бушующей над далекими горами.  Засинеет,  зарябит то там,  то тут,
заволнуется и опять стихнет.
     Егор  слыхал в  прошлом году,  что  один поселенец расчистил двадцать
десятин из-под леса.  Поначалу не  поверил,  но  люди уверяли,  что так, —
редкий случай, но нашелся человек.
     Когда в Уральском поп, Барсуков, или Оломов, или офицеры — жизнь не в
жизнь. А нынче все уехали. Даж