на Амуре живут невенчанны, — говорил
Бердышов. —  Родится ребенок —  и  не крестят его.  В  Сибири бывает,  что
человек уж за бороду схватится,  а его только крестить.  Крестится и сразу
тут же венчается. Заодно поп кадилом отмахает.
     Прощаясь, Дуняша сказала про Илюшу Бормотова, что приглянулся.
     — Только смотри не обмолвись! — предупредила она Таню.
     — Влюби-ка его, черта...
     — Ну,  дяденька,  приезжайте к тяте, — прощаясь с Бердышовым, сказала
Дуняша.
     — Летом на Горюн собираюсь! — ответил Иван.
     — На Горюн по воде ехать — руки собьешь, — ответила девушка.
     — Я не один, работников возьму.
     — Гольды какие работники! —  как  бы  безразлично отозвалась Дуняша и
мельком глянула на стоявшего поблизости Илью. — Русских бы нанял. Там ведь
вода сильная!
     Илья в это время смотрел на нее и живо отвел взор.
     — Я  могу нанять и  русских в  работники! —  оказал Иван,  задетый за
живое.
     Дуня чему-то засмеялась и села в кошевку. Колокольцы зазвенели.
     — Вот девка какая приезжала красивая, —  говорила Илье про Дуняшу его
мать, — статная, брови соболиные... А, сынок?


                                  * * *

     Заботы  о  хозяйстве и  детях  не  заслонили от  Натальи беспокойства
молодой невестки.
     — Сама знаю, как в чужой дом входить, — говорила она.
     Наталья часто ласкала Таню,  проводила с ней долгие часы в задушевных
беседах. Желая отблагодарить за доброту, а отчасти из страха — наслышалась
и в песнях и в разговорах,  как мучают невесток, если те работают плохо, —
Таня изо всех сил старалась помогать ей.
     — Какая прилежная, — замечала старуха. — Чистотка!
     Таня понемногу привыкала к новой жизни в чужой семье.
     — Мы невесток не клюем, —  говорила старуха Татьяне. — Не из-за чего.
Не то что на старых местах.  Меня смолоду чуть совсем не склевали.  Я знаю
бабью-то долю...
     — Напраслина! Напраслина! — сердился дед.
     — Ишь, старый, слышит, оказывается!
     — Не забыл еще!.. — шепотом пересмеивалась с молодухой Наталья.


                               ГЛАВА ВТОРАЯ

     Егор  оделся полегче:  рыжие  нагольные унты,  короткий рыжий пиджак,
подпоясался натрое  мочальной веревкой,  встал  на  старые лыжи,  подшитые
коровьей красной шкурой.
     Рыжая шапка, светлая борода, рукавицы красной шерсти.
     — Весь рыжий, только гольдов пугать, — оказал дед.
     Егор  взмахнул палкой,  ринулся  вперед,  в  глубокие снега.  Румяный
Васька весело помчался за ним. Егор взобрался на сопку, вздохнул вольно.
     — Вот она,  заветная сторонка! Студеная да ветреная. Зато воля дороже
всего. Теперь свой хлеб есть. Со своим хлебом можно походить, поохотиться.
А ну, Васька, айда!..
     Васька слушал отца и запоминал. Он плохо помнил старое, но от отца не
раз  слыхал,  что  тут  вольней,  чем  на  старых местах,  и  это радовало
мальчика.  А самому Ваське тут по душе.  Не то что в голодной дороге,  где
чуть не все клянчишь у чужих, своего нет...
     Вечером,  возвращаясь домой,  Егор приметил куржу на дереве. На ветке
настыл  пар,  навис  косматый иней.  В  снегу  между  поваленных ветром  и
занесенных  снегом  деревьев —   обледенелое  отверстие.   Лед   вокруг  с
прожелтью, словно из норы дышит курильщик.
     — Медвежья берлога! В ней медведь спит!
     Васька стоял ни жив ни мертв.
     Егор вернулся домой, рассказал отцу про берлогу. Старик вызвался идти
на медведя.
     — Рогатину сделай, — оказал он Егору.
     Всю  семью  занимала  предстоящая  охота.  Таня  принимала  в  сборах
участие. Она была озабочена так, словно сама шла на зверя. Настрого велела
мальчишкам не рассказывать, куда мужики идут.
     На  крутом камне Таня  заточила острие и  насадила на  рогатину.  Это
понравилось Кондрату.
     — Дочь охотника знает, как надо.
     — Гольдов бы с собой взяли, — сказала Наталья.
     — Зачем нам гольды? — отвечал Егор. — Сами должны...
     Дед с  ружьем,  а Егор с рогатиной поднялись по Додьге,  добрались по
склону горы к берлоге. Слабый пар курился из дыры.
     — Там не один медведь, — сказал Кондрат.
     Старик  был  весело  серьезен.  Голубые  глаза  его  сверкали  из-под
косматых пегих бровей.  Дома, на Каме, медвежья охота когда-то слыла лихой
забавой.  Кондрат смолоду хаживал на  медведей