охотку. Они откатили крупные валежины и сломы, вырубили кусты и стали сечь
корни  тяпками.  Они  работали,  перегоняя друг  друга,  чувствуя на  себе
взгляды женщин и девушек.
     Пахом и  обрадовался и  расстроился.  Как-то вдруг словно не нужен он
стал на своем поле. Явилась новая молодая сила и разом все сшибла, и пашня
стала чуть ли  не в  полтора раза больше.  Целое богатство явилось вдруг у
Пахома.  Даже обидно стало мужику, что не сам он это сделал. «Солдаты шутя
запахали».
     Он сказал об этом Андрею.
     — Хлеб-то  не  одному  тебе.  Поди,  и  на  интендантство продаешь, —
улыбнулся Сукнов.
     «Молодые,  дай им  волю,  запашут хоть весь вольный свет», —  подумал
Пахом.
     Бормотовы  приготовили  угощение,  наварили  ухи,  рыбных  пельменей,
нажарили  осетрины с  луком.  Гречневые блины,  молоко,  творог,  сметана,
калачи  с  маслом  стояли  на  столе.  Тереха  принес от  Бердышова кувшин
американского спирта.
     — Мериканский-то как-то шибче китайского, — говорил он. — В китайском
сивухи много, аж смердит. А этот чистый.
     Солдаты перед  обедом  искупались и,  расчесывая деревянными гребнями
мокрые волосы,  рассаживались по лавкам.  Авдотья,  покрасневшая до корней
волос, хлопотала у самовара.
     — Этот  обед   с   твоим  не   сравнишь, —   говорили  солдаты  Лешке
Терентьеву. — У тебя одна чарка, и та разведенная!
     — Мы  этого  ханшина-то  попили, —  рассказывал  Андрей  Сукнов. —  У
хунхузов отбили.
     Начались разговоры о родине,  вспомнили,  кто откуда, где и как живут
люди. После обеда, подвыпившие, сытые не по-казенному, солдаты разбрелись.
Одни потянулись домой на озеро.  Другие укладывались поспать в землянках и
избах поселенцев.
     — Надо выспаться,  отдохнуть, — говорил Пахом и велел наносить сена и
постелить на  нем  солдатам. —  Завтра  им  на  работу,  а  сегодня пускай
отдохнут. Это уж нам праздник не в праздник, а они служивые...
     — Спасибо, дядя!
     Андрей  остался  работать на  пашне  Пахома.  Мужик,  глядя,  как  он
старается  и  какое  удовольствие  ему  доставляет  работа  на  пашне,  не
удивлялся.
     — Видно, что труженик! — сказал Пахом и сам пошел подсоблять.
     Вдруг жена окликнула Пахома:
     — Иди скорей домой!
     Пожилой солдат,  которого Пахом положил у  себя  в  избе,  стал вдруг
кричать  и  ругаться,  упал  с  постели,  а  потом  схватил  табуретку  и,
размахнувшись, так кинул ее об пол, что разбил вдребезги.
     Пахом не обиделся:  понимал,  что и это с кем-то должно случиться. Он
любил  видеть труженика отдохнувшим и  выпившим.  Мужик  мирно  уговаривал
буяна,  но держал его крепко до тех пор, пока тот не успокоился и не уснул
на кровати.
     Солнце садилось за бурую завесу.  За бледно-лиловой рекой плыли бурые
и красные поймы. Ярко-синий хребет виднелся за ними.
     Вечером отдохнувшие солдаты собрались на  берегу.  Около них  сбились
все жители Додьги.
     — Ну, девки, бабы, уж нынче походим по малину! — сказал Лешка.
     — Колючая шибко, —  ответила ему Таня Кузнецова. — Рубаху-то казенную
издерешь...
     — Ну, по орехи! — подмигивая ей, продолжал солдат.
     — Тверды шибко! — резала та.
     — По виноград!
     — Кислый! Сахару бы в него!
     — Природа уж тут не расейская, —  говорил Андрей Сукнов, сидя рядом с
Авдотьей на бревне.
     — У нас дома березнячок, — с робостью поглядывая на солдата, отвечала
Авдотья. —  Уж  такой хороший!  Да поляночки,  речки тихие.  А  тут быстро
несется. Бешено местечко.
     — Грибов нету вовсе, — заговорила Фекла Силина, обращаясь к Лешке.
     — Есть и грузди и всякие, — отвечал тот.
     — Да за ими не ступишь. В лесу тигры да медведи.
     — Совсем напрасно. Тигру и медведя завсегда можно отразить, — заметил
Сукнов.
     — Ах,  вы только хвалитесь! —  игриво отозвалась Фекла и  засмеялась,
косясь на Лешку.
     — Как тигра кинется, они оттуда, как орехи, посыплются! — воскликнула
Таня.
     — Тигра вас сгребет и поест, —  широко улыбнулась Авдотья, — и некому
будет церкву строить. Вы ее видали, тигру-то?
     — Нет, не приходилось... А вы?
     — Я-то видала.
     Переселенцы посмеивались над солдатами.
     — Пошто же вам тут не нравится? — спросил Сукнов у Авдотьи.
     — Нет, тут хорошо, но дома лучше. А вы нешто забыли Расею?
     — Как  же  можно!  Расею  позабыть никак невозможно. —  Тут  он  живо
вспомнил;  как следует солдату отзываться о России. —  Это все равно,  что
отца с матерью забыть. Да чем же здесь не Расея? — спохватился он. — И тут
жить хорошо можно.  Вот я  расположил у себя на сердце такую мечту,  чтобы
службу закончить и вовсе тут поселиться.
     Авдотья с удовольствием внимала солдату. Таких рассуждений ей никогда
не приходилось слышать.
     — Я в книжке читал про здешний край.
     — Вы даже книжки читаете? —  насупившись,  спросила она с о