|
деревянных ведрах,
солить на досках и укладывать в бочки.
— Ну, еще разок! — сказал Егор. — Теперь на юколу.
Его слушались беспрекословно. Он придумал эту артель, дал всем
заработок, научил, как связать такой невод, что сразу тянет по тысяче
рыбин и больше и кормит всю деревню и соседей.
Улугу, стоял на косе и вспоминал свое первое знакомство с Егором. Дул
такой же ветер. «Только стога сена нет, и невод другой теперь...»
Приехал поп.
— Примите, сыны, и меня в артель.
Голоногий, лохматый и могучий, тянул он конец наравне с гольдами и
мужиками.
— Тебе, батюшка, как прикажешь долю выдать, — полушутя спросил
Егор, — рыбой или деньгами?
— Да, понятно, деньгами. По скольку у вас приходится? Ну, да в
придачу бочку рыбы соленой. Вот новенькую-то.
— Это, батюшка, бочки-то не наши. Видишь, бочек у нас своих нет.
Купец нам дал шестьдесят бочек со своей баржи, чтобы мы наловили и
насолили. Бочки-то дороже рыбы.
— Ну уж, сын, мне-то уж одну бочку не пожалей. Вот новенькую-то...
— Пострел тебя возьми! — удивлялся дед. — Вот духовный-то!
— Ах вы, окаянные! Жалеть? А кто «аз, буки, веди» долбит отпрыскам-то
вашим?
— Деньги просит? — потихоньку спросил Покпа, наклоняясь к уху Егора.
— Попробуй-ка не дай ему, — сказал Егор, когда поп уехал и увез бочку
рыбы, — он тебе волосья вытеребит.
— Я думал, откажется, — сказал Силин.
— Ладно, пусть уж одну бочку возьмет. Скажем, что разбили.
— Артелью-то и попа прокормим, — согласился Тимоха.
— Обманывает, — сердился Покпа. — Че его кормить? Его и так есть, что
кушать.
— Гольды артельное попу жалеют, а свое отдают, — сказал Тимоха.
— Рыба крупная нынче! — восклицает Наталья. Она с трудом поднимает за
хвост серебристо-лиловую тучную кетину с багровыми пятнами на боках.
Под берегом широкие волнистые голые пески. Чернеет огнище от костра,
торчат прутья. На корягах висят сети. К прутьям привязаны собаки. Гольды
взяли их на откорм на рыбалку. Они держат псов вблизи русского селения на
привязи. Свирепые охотничьи и нартовые псы чуть не загрызли однажды во
время рыбалки корову в Уральском, приняв ее за лесного зверя. С тех пор
установлен закон — вблизи русских деревень собак привязывать.
С веревками через плечо мимо артельного стана идут мылкинские соседи.
Они тянут лодки с рыбой, босые, с трубками в зубах, бредут по пескам и по
заводям. Слепой старик, коренастый, с черными ногами, не отстает, держится
за веревку.
Гольды остановились, заговорили с Улугу и Покпой, стали осматривать
артельный невод.
— Картошку садить гольда не затащишь, — говорит Егор, — а рыбачить —
столетний дед и тот сидит в лодке и тянет сетку.
— Который год на Амуре рыбу ловим, а еще такой крупной ни разу не
было, — замечает Тимошка. — Как на подбор! Все здоровые, замухрышек нет.
— Амурская свинина, — согласился Егор. — Гляди, чем не поросенок?
Он поднял за хвост огромную рыбину, кинул ее. Она плюхнулась на
серебристую груду и подпрыгнула.
— Живая еще...
Егорова коса — самое лучшее место лова. Здесь в кетовую рыбалку
собирается много народу. За день Егор поймал столько рыбы, что хватит на
год.
— А мне еще надо, — говорит Улугу. — Собачку надо зимой кормить.
— А картошка у тебя выросла? — спрашивает Силин.
— А что, пропала, што ли?! Конесно, выросла! А че, картошкой собаку
кормить?
Лето стояло дождливое. Улугу уверял, что когда такое лето, то
приходит хорошая кета.
«Рыба эта красная, у нее настоящее мясо, вкусное. Разве сравнишь ее с
сазаном или со щукой?» — думает Егор.
— Ветер-то, худо рыбачить! — восклицает Улугу. — Ветер невод обратно
гонит, а когда тихонько — хорошо!
Гольд стоит в песке на коленях и, пряча лицо под распахнутую полу
куртки, пытается закурить на ветру.
— Прошлый год в это время дули ветры, был кете разбой на ходу, — сидя
за корягой, толковал Силин, кромсая ножом кетину. Он ткнул сырой красный
кусок в деревянную солонку и с жадностью съел. — Рыба пришла ослабевшей, с
трудом пробивалась. А нынче тихая погода, кета пришла вовремя.
— Мы в Расее жили, рыбу в четыре фунта никогда не видали, — дивился
Пахом.
Мылкинские гольды подошли к Егору. Девяностолетний старик что
|
|