я Писотька.
     — Ты экспедися? — спрашивал он у доктора.
     — Экспедиция, — отвечал тот.
     — Хоросо, хоросо! — хлопал его гольд по плечу.
     — А ты, Улугу, тоже экспедися пойдесь? — ревниво опросил Писотька.
     Улугу,  сияющий,  оживленный,  не отвечая, пошел с веслами на плечах,
попыхивая трубкой.
     — Улугу — проводник, — сказал Егор вслед приятелю.
     — Черт не знает! — с завистью воскликнул Писотька. — Но как так? Ведь
Улугу русских так ругал?
     «Я теперь не только проводник,  но и переводчик!» — с гордостью думал
Улугу.  Ходить  проводником с  русской  экспедицией было  заветной  мечтой
каждого гольда. Егор замечал: все завидовали Улугу. И верно: это не то что
возить купца!
     Писотька пожаловался доктору, что у него грудь болит.
     Иван  Иваныч велел  ему  снять  рубаху.  Писотька захихикал,  стыдясь
наготы и закрывая грудь руками.
     — Не  треснуло? —   обеспокоенно  спросил  Покпа,   когда  врач  стал
выстукивать Писотьку.
     — Зачем  стучит и  слушает,  как  доску? —  спрашивали гольды друг  у
друга. — Разве из него лодку делать?
     — Цо таки?  Не звенит? — беспокоился Писотька, пока доктор его слушал
и выстукивал.
     Савоська,   румяный,  свежий,  в  коротком  новом  халате,  тщательно
опоясанный, с ружьем, мешком и в рыжей шляпе, явился к Максимову.
     — Лодка готова. Моя новые весла брал. Теперь поедем!
     Максимов отправлялся к  вершине водораздела с Савоськой,  которого он
знал как  опытнейшего проводника.  Он  обещал Егору постараться проверить,
сколь это возможно будет, много ли золота на Додьге.
     Максимов брал с собой и солдат, чтобы бить шурфы.
     — А мы оспу будем лечить. Всех маленьких ребятишек в Мылках привьем и
старух тоже, —  говорил Писотька. — Проводника Улугу бояться не надо. Всем
надо резать!
     — Кто рябой, так уж не заболеет, — заметил Покпа. — Тому не надо.
     — Кто рябой,  так черта ему!  А тебе,  может,  лечиться неохота, — со
злом сказал Улугу. — Смотри!.. Доктор ходит лечит, помогает. Плохого нету!
Вы,  наверное,  так  думаете,  что  русский только ворует соболей?  Только
невода  отнимает?  Может,  тебе  худо,  что  колокол играет,  что  церковь
строили?  Думаешь,  как гуся,  пугает? Может, тебе мошки жалко, что дым ее
гоняет, что пароход ходит, в две трубы дымит?
     Писотька слушал с  удивлением и  беспокойством.  Он  не  додумался до
всего  этого.   Он   опасался,   что  русские  поверят  россказням  своего
проводника. Писотьке захотелось казаться перед русскими поумней.
     В  тот  же  день  врач  и  фельдшер с  проводником и  двумя солдатами
отправились на  лодках в  Мылки.  Там  уже  все знали,  что доктор сделает
прививки.
     — Экспедися, экспедися пришел! — неслась весть по стойбищу.
     Молодой  толстогубый торгаш  Данда  стал  подговаривать народ  против
прививок.
     — Кто привьется — все умрут! — говорил он, прячась в толпе.
     Данда всегда подговаривал всех против русских. Часто издевался он над
Улугу за его дружбу с Егором.  Сколько насмешек снес от него Улугу за свой
огород!..
     — Ты что,  дурак, не хочешь здоровым быть? — твердил всем Улугу. — Ты
в  шаманские глупости  веришь?  Лечиться не  хочешь?  Может,  ты  глупости
думаешь?  Может быть,  тебе мошки жаль? Тебе, наверно, не хочется за гусем
на остров ехать,  ты хочешь,  чтобы гусь тебе к  дому прилетал?  Косу вода
затопила, а ты, может быть, думаешь, что это русские виноваты?
     Данда,  Покпа и  все  мылкинские гольды слушали и  удивлялись,  какой
Улугу, оказывается, твердый сторонник русских.
     В  тот  же  день  все  население  Мылок  собралось  около  юрты,  где
остановился доктор. Все желали прививаться.
     — Лоча по-нашему понимает? — кивая на доктора, спрашивали мылкинцы.
     — Лоча чисто-чисто по-нашему говорит.  Как настоящий гольд! — сидя на
корточках,  таинственно рассказывал Улугу. —  Худа не делает.  Кого лечит,
тот никогда оспой не заболеет.
     Доктор после прививок хвалил Улугу,  сказал,  что,  если  бы  не  он,
ничего не удалось бы.
     «Ты  еще  не  знаешь,  что  я  хочу рассказать начальнику про воронов
камень, — думал Улугу. — Погоди, не то еще будет!»


                            ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

     Максимов и  Савоська сидели у  входа в чум.  Жерди тунгусского жилища
были полузакрыты берестой.  За чумами —  ягельная площадь, редкие березы в
з