во
приходилось своей  кровью мужикам.  Поэтому крестьяне всегда жадно  ловили
всякий слух про дела государственные. Но на новом месте в солдаты не брали
и  налогов не  было,  и,  казалось бы,  нечего было Егору тревожиться,  но
именно тут,  где и дети его освобождены от службы,  весть о том, что может
начаться война с англичанами, озаботила его сильней, чем когда-либо.
     Чем дольше жил Егор на  Амуре,  тем чаще слыхал он  про англичан.  На
море они били китов. Про англичан поговаривали, что у них большой флот, но
что среди них много пиратов, и слово-то «пират» Егор услыхал только здесь.
Говорили еще про Какого-то русского Семенова, который тоже пиратствовал на
море не хуже англичан.
     «Надо звать на Амур своих, чтобы крепче стоять, когда дойдут сюда эти
бури, — думал Егор. — Пока что тут край земли, дикий угол».
     Ученый-исследователь Максимов, офицер, бывавший в Уральском с военной
экспедицией, не раз рассказывал Егору о том, что, может быть, когда-нибудь
заселится сплошь  и  оживет  великое пространство между  Волгой и  Амуром,
будут и города и железные дороги.
     Что-будет,  если на  этих землях люди сядут так же густо,  как в  тех
странах,   о   которых  говорил  Сергей?   Какая  силища  будет  у  такого
государства!  И,  может,  станет Амур  всей  России батюшка,  а  не  одним
переселенцам.  И  заживут люди между Волгой и  Амуром,  как  между отцом и
матерью.
     Утром Сергей и Егор на розвальнях,  закутавшись в тулупы,  съезжали с
высокого берега.  На  станке  осталась жена  Сергея,  знавшая  телеграфную
азбуку.
     Мороз  ударил градусов в  сорок пять.  Ночью было  ясно,  а  сейчас в
густом тумане трудно разглядеть побелевшую голову лошади.  Провода звенели
все сильнее.
     Егор вспомнил,  как,  уезжая,  полковник Русанов сказал мужикам,  что
церковь развалится, а телеграф будет стоять веки вечные.
     Из  мглы,  словно  отвечая  проводам,  раздался мерный  гудящий  удар
церковного колокола.
     Егору  пришла  мысль,  что  такими  проводами  можно  связать  Россию
воедино, так же как попы связывают людей единой верой.
     Сергей рассказывал по дороге,  как в бурю огромные деревья,  падая на
землю,  рвут  провода,  и  потому  обычно  после  Пурги  работа  телеграфа
прекращается. Теперь на разрывы линии ходит только один солдат. Сукнов как
раз поехал за пайком.
     Иногда Сергею самому приходилось вставать на  лыжи,  ходить в  сопки,
искать повреждения.  Сергей рассказал,  что На просеке,  около телеграфных
столбов, он устраивает ловушки на зверей.
     Подвода долго переваливала Амур. Время от времени в тумане проплывали
еловые вешки, торчавшие из глубоких сугробов.
     Егор пытался представить, что будет здесь потом, когда оживут великие
просторы и откроются России и миру сибирские богатства. Как каждый русский
труженик,  живущий за Уралом, он думал об этом будущем, глубоко верил, что
несет тяготы не зря и что такое время настанет.
     А пока что вокруг была пустыня.
     Колокол еще несколько раз ударил во  мгле и  стих.  Слышно было лишь,
как скрипят и поют полозья саней.


                          ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

     — «Нынче сняли мы урожай пудов по сто двадцать с десятины, — диктовал
Егор. —  Это  ярицу...  Гречиха с  первого года родится хорошо».  Написал?
«Поставили избу  новую,  леса  тут  бери  сколько хочешь.  Мы  все  живы и
здоровы,  чего и вам желаем. Только первую зиму все сильно хворали цингой.
Не знаем, даст ли бог здоровья дальше, но про цингу теперь уж не слышно. А
как нынче собрали урожай —  первые думы про вас:  как-то вы там живете? Не
пора ли и вам подняться, тронуться по нашему следу...»
     Дед всхлипывал. Всем вспомнилась жизнь на старых местах.
     — Жаль старый край! Хорошо и там... А серость, кабала, беднота.
     Егор представил всю родню свою: дядю Степана, Семку, Анну, Пелагею, —
все они воскресли в  его памяти,  измученные заботами и  трудами.  «Уж там
бревна не достанешь.  Лес любо-дорого посмотреть, а подойти к нему — нужно
позволение!»
     — «Прошлую зиму женили мы Федюшку, —  продолжал диктовать Кузнецов, —
взяли  невесту  из  соседней  деревни.  Осенью  рыбачим  большим  неводом,
артелью,  со здешними жителями —  гольдами. Один невод, бывает, тянет пять
сотен рыбин,  каждая фунтов по десяти,  по пятнадцати и  больше.  Рыбы тут
много всякой,  и  лови,  кто  сколько хочет,  но  мало соли и,  если много
наловишь,  приходится вялить на ветру.  Нынче построили мельницу и баню, а
то мылись в печах. Хлеб свой...»
     «И то еще не все», —  думал Егор.  Не то хотелось написать ему.  Не в
том главное,  что на Амуре есть зверь и рыба,  что земля родит,  церковь и
мельница построены.  Он понимал,  что главное не в  этом.  Ему хотелось бы
написать,  что живет он тут наново,  все создает сам,  что это будит в нем
небывалую силу,