ько церковь, —  рассуждал Барсуков, —  а  как  бы
форпост колонизаторов. Она и строена из таких бревен, что не пробить ядру.
     — Говорят, батюшка сам выбирал лесины и помогал таскать солдату.
     — Да, мужик он хозяйственный.
     Городские попы с интересом приглядывались к Гао.
     — Азиат,  но,  видно,  доброй  души, —  вполголоса говорил горбоносый
толстый  протоиерей с  сизыми  щеками  и  черной  бородой. —  С  кротостью
подношение его. Может быть обращен в христианство!
     — Чуют, твари, что тут можно поживиться, — заметил Силин.
     — Какая девушка,  удивительной красоты! —  сказал Барсуков,  кивая на
Дельдику. — Я обратил на нее внимание еще во время службы.
     Оглядывая толпу, Дельдика кого-то искала.
     — Да, да! Чудесная! Мохнатая, как японский цветок, как хризантема!..
     Чиновники остановились.
     — Какое-то  влияние юга.  Побьюсь об  заклад,  что в  ней есть что-то
малайское.
     — Эка куда вы хватили! — отозвался Оломов.
     — Моя приемная дочь, —  сказал Бердышов. —  Она подросла и  стала как
мохнатая курилка.
     — Да, она хороша! В русском платье — сочетание необыкновенное.
     Иван поманил Кальдуку.
     — Вот ее родной отец.
     Кальдука подобострастно кланялся и  дрожал от страха.  Барсуков через
Ивана спросил его о предках:
     Кальдука ответил, что дедушка брал жену с Сахалина — аинку.
     — Как он узнал,  кто у нас в роду? —  спросил старик у Бердышова. — Я
не потому ли такой маленький, спроси вот этого, который с бородой: он все,
наверное, знает.
     — Айны   родственны  туземцам  южных  морей, —   рассуждал  бородатый
чиновник в очках.
     — А  спроси-ка  его:  в  тайге у  нас  еще много зверей? —  приставал
Кальдука к Бердышову.
     Вокруг  чиновников  собралась  толпа.  Илья  слышал,  что  говорят  о
Дельдике.
     — Ты,  я  слыхал,  не  хочешь ее  выдавать за  русского? —  спрашивал
Барсуков у Ивана.
     — Ей свой нравится.
     Дельдика заметила, что ею любуются. Она захотела обратить на себя еще
больше внимания.
     — Илюся! — позвала она.
     Илья быстро шагнул к ней, но мимо шли девушки, его окликнула Дуняша.
     — Эй, надвое разорвешься, — раздался Терешкин голос.
     — А у тебя ни одной, — отозвался Илья.
     Неожиданно для него вокруг засмеялись.
     — Илья нашелся! Вот сказанул!
     Все смеялись над Терешкой.
     Толпа молодежи двигалась к роще.  Золотисто-красный, чистый березовый
лес стоял на молодом, поднявшемся из озера мысу.
     Тут не  было бурелома,  на  новой земле росло первое поколение берез.
Деревья были  стройны,  молоды  и  не  теснили друг  друга.  Чистая  трава
зеленела, как в мае.
     Девушки вошли в рощу,  обнявшись.  Стояла немая тишина. Чувствовалось
последнее осеннее тепло.  Кругом все в цветах осени — яркое солнце, желтые
листья, голубая вода и голубое небо.
     — Терешка с Ильей сегодня драться будут, — поговаривали парни.
     Илья  заметил,   как  скуластый  Овчинников  что-то  сунул  в   кулак
белобрысому Андрюшке Городилову и,  сверля  его  зелеными глазами,  что-то
шептал.
     «Вам же хуже будет...» — подумал Илья.
     Городилов широко растянул гармонь.  Терешка разбил хоровод, растолкал
девиц. Дуня с гордостью отстранилась, избегая его прикосновений.
     Терешка пустился в пляс. Волоча ноги, он обежал поляну и вызвал Илью.
Ко всеобщему удивлению, и тот, избоченясь и лихо заломив картуз, проскакал
по  кругу.  Тогда  Терешке  захотелось передразнить его,  и  он  попытался
изобразить, как Илья пляшет.
     — Козелком-то, — небрежно молвил Илья.
     И снова все засмеялись.
     — Терешке крыть нечем, — хохотал Санка Барабанов.
     Дуня,  вытянув свою гибкую,  в  русых завитках шею,  зорко следила за
соперниками:  Илья пустился вприсядку. Могучие ноги, взлетая то вправо, то
влево, долго носили его стройное тело по траве.
     Гармонь  заиграла веселей.  Андрюшке,  видимо,  нравилось,  как  Илья
пляшет, он заулыбался и под звуки гармони покачивал головой.
     Илья ползунком добрался до Терешки.
     — Ух,  ух!  Раз-раз! —  с  восторгом приговаривали вокру