овлял продукты,
приводил в порядок дом, двор и церковь, говорил Айдамбо, когда и кому надо
отвезти в Уральское муку и что там должны испечь.
     На  досуге  долгими вечерами при  свете  керосиновой лампы  поп  учил
Айдамбо грамоте и  обещал  назначить его  прислужником в  церкви.  Айдамбо
втайне мечтал о  том дне,  когда покажется людям в парчовой одежде,  почти
такой же,  как у священника.  И пусть Дельдика его увидит...  Он с большим
любопытством ждал всегда урока, новых рассказов попа о боге и святых.
     — Неважно мне,  какая у тебя одежда, —  говорил поп. — Рубаху русскую
ты  всегда успеешь надеть.  Пусть будет и  такая,  из рыбьей кожи,  только
чистая.  Но  еще  важней,  чтобы душа твоя чиста была перед богом.  Гольды
приедут и увидят,  что их племени человек у нас в церкви служит, — вот это
хорошо. Славный пример подаешь своим, сын мой! Я из тебя сделаю примерного
гольда-христианина. Для всех будешь образцом!..


                             ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

     — На богомолье приехали, — вылезая из лодки и обращаясь к встречавшим
его уральцам, сказал рыжебородый Спирька Шишкин.
     На  широкой плахе днища виднелись шкуры,  одеяла,  поваленная мачта с
парусом и какие-то узлы.
     — Дунюшка!
     — Татьяна! — встретились подруги.
     — Как  узнала,   что  церкву  открывают,  рвет  и  мечет:  хочу  богу
помолиться! —  рассказывал Спирька о  дочери. —  Всю дорогу ветра не было,
она шестом толкалась.  Че-то набожность на нее напала, — говорил Шишкин. —
Какие девки богомольные пошли!
     — Вот у  меня тоже!  Я  натерпелся, —  отвечал Пахом. —  Все говорит:
«Поедем на богомолье».  Солдаты церкву-то строят.  А  я —  не сметь!..  Не
пустил... Да как же! Вот к нам солдат ходит, хороший такой человек. Он сам
говорит, что у них балуют...
     — А у меня противиться силы не хватило, — отвечал Спирька. — Я слабей
ее.  Она вертит отцом как хочет.  Она молиться любит. Ничего другого нет у
нее в уме.  А я попов боюсь. Как встречу, потом не могу отплеваться. А она
набожная... В мать. Бабы меня победили...
     Спирька врал.  У  него были свои намерения,  которых и дочь,  как ему
казалось, не знает. Илюшка понравился Спиридону Шишкину. Он хотел поскорей
выдать дочь за хорошего парня,  пока ее не сбили с  толку здешние кулацкие
детки или, еще хуже, Ванька Тигр.
     — Да,  надо  иметь  терпение,  чтобы семьдесят верст поднимать шестом
лодку, —  сказал  Егор,  с  удивлением поглядывая на  высокую,  стройную и
тонкую девушку.
     Лицо ее окутано белыми тряпками,  и  только насмешливые голубые глаза
бегают в прорезях.
     — Что это в узлах привезли? — весело спросил Федя.
     — Спрашиваешь!   Наряды,   поди, —  бойко  ответила  Таня. —  Молодая
девка-то!
     — За нами еще три лодки идут,  люди мучаются против воды. Всю деревню
всполошили!..  Как заговорила про богомолье,  про церкву, и другим отстать
не захотелось. Куда там!.. Мы их далеко перегнали.
     Платье на Дуне изорвалось,  просолилось от пота, лопнуло под мышками.
Собрав узлы, Дуня и Таня поспешили в избу.
     Сходили на Додьгу и  выкупались в ледяной воде.  Дуняша переоделась в
новое платье.
     — Лицо все закрывала, чтобы не сгореть. Илюшка тут, нет ли?
     — Здесь, — отвечала Таня.
     — Ну, как я? Верно, почернела, как гилячка.
     Илья узнал,  что Дуня приехала,  и  уселся у  кузнецовских ворот.  Он
долго сидел, делая вид, что смотрит на реку, не едет ли отец.
     Из-за  угла  мелькнули яркие платья,  раздался звонкий смех.  Девичий
стан, темные тяжелые косы пронеслись мимо, и, казалось, обдало Илью чем-то
таким  приятным,  чего  он  отродясь не  чувствовал.  Дуня  показалась так
хороша, так красива, что он подумал: «Может, она теперь и смотреть на меня
не станет».
     — Да вот он! — воскликнула Таня.
     — А-ах! —    Дуня   приосанилась. —   Здравствуйте! —   молвила   она
застенчиво, а из глаз ее так и брызнул голубой огонь.
     Вечером у  избы Кузнецовых играла бандурка.  Парни и  ребята плясали.
Дуня,  разморясь от жары и пляски,  поглядывала на Илью,  сидя в обнимку с
сестрой его Авдотьей.
     Утром чуть свет Таня прибежала к Бормотовым за чугуном.
     — Твоя подружка красивая! — сказала ей Аксинья.
     Таня  взяла  чугун,   но  не  уходила.  Пахом  услышал,  как  женщины
возбужденно гудят.
     — В вашем Илюшке души не чает! — быстро рассказывала Таня.
     — Да это клад,  а не девка, —  подхватила Арина. — Семьдесят-то верст
шестом лодку толкала!
     — А как поет!..
     — Мы  вчера заслушались,  как  она  «Не белы-то  снеги» вытягивала, —
подтвердила Авдотья. — Вот уж выголашивает!