Еще не понимая, что ей велят, но уже чувствуя угрозу, потому что свои
пояснения Кальдука подкреплял обычно  побоями,  Одака,  как  только старик
произнес ее имя, замерла в оцепенении, моргая маленькими, заплывшими жиром
глазками.  Далее она уже совсем не понимала злую болтовню Кальдуки,  и  ей
становилось все страшней и  страшней,  по  мере того как старик,  ярясь от
своих собственных слов, приближался к ней.
     — Иди к  торговцам вместо Дельдики,  иди, —  подхватила жена хозяина,
грузная Майога,  толстогубая женщина с  большим сизым бугроватым носом и с
жирными щеками.  Она вздрагивала от  злости так,  что тряслись щеки,  а  в
больших отвислых ушах звенели кольчатые серьги.
     — Пусть хоть  лавочники растрясут твой  жир, —  подхватила,  слезая с
кана, больная ногами бабка.
     Обе женщины накинулись на Одаку.
     Они никогда не могли с  ней сладить и  ненавидели ее.  Толстая Одака,
живя в  их доме,  все делала им наперекор.  Ее ничем нельзя было пробрать,
эту ленивую бабу,  спокойно и терпеливо сносившую все обиды.  После смерти
мужа ей,  сироте,  некуда было деваться,  и она была лишним ртом в большой
семье Кальдуки.  Когда старик объявил,  что отправляет ее в лавку, женщины
обрадовались.
     — Тебя давно надо  было отдать китайцам, —  шамкала старуха,  ворочая
желтыми больными белками.
     Видя,  что Одака упирается, Кальдука разъярился и пустил в ход палку.
Он  схватил Одаку за  волосы,  с  ожесточением стал  колотить и,  наконец,
вытолкнул ее, босоногую и простоволосую, на мороз.
     Дельдика,  с  ужасом смотревшая на  это наказание,  от  души жалевшая
Одаку,  вынесла ей  шубейку и  обутки,  и  Одака поплелась через сугробы и
кустарники к фанзе торговцев.
     У всех полегчало на душе,  когда черная дверь лавки, с наклеенными на
ней красными бумажками, захлопнулась за Одакой. Между тем в фанзу Кальдуки
стали собираться соседи,  и  хозяин,  поставив на  кане  столик,  принялся
вместе с гостями за пшенную кашу.
     — Какой амба  изводит меня? —  жаловался Кальдука. —  Сегодня ночью я
видел во сне,  будто ловлю рыбу на косе,  на Ондинском острове,  и  у меня
запутался невод.
     Старики,  уплетая кашу,  качали головами и  смотрели на  Маленького с
сожалением: увидеть во сне запутанный невод означало беду.
     — Однако,  если беда на  девок,  то  виновата Лаптрюка*, —  заговорил
горбатый Бата. — За шаманом ехать придется — гонять Лаптрюку.
     _______________
          * Л а п т р ю к а — дух, одни из многих.

     — Шаман сам узнает,  какой амба.  Может,  Лаптрюка тут не виновата, —
возразил Пагода. —  Шаман молиться станет — узнает... Это, кажется, крутит
тебя не Лаптрюка,  а оборотень Нгывы-Амбани.  Чтобы отогнать его, можно не
звать шамана,  а камлать самим.  Надо нарубить ветвей тополя и положить их
на  каны,  когда  ляжешь спать.  Перед сном  надо  помахать вокруг себя  и
проговорить: «Не играй, не мешай!»
     Вернулся Удога.  Он слушал разговоры про злых духов и  молчал угрюмо.
Много раз пытался он  убеждать сородичей,  что все это чушь,  сказки!..  С
годами  даже  родной  его  брат,  когда-то  бывший бесстрашным проводником
капитана Невельского и его офицеров и сам ни во что не веривший, кроме как
в  бога,  и  тот  стал  снова,  как  в  детстве,  поминать  иногда  всякую
чертовщину.
     В  это  время до  слуха сидевших в  фанзе донеслись визгливые выкрики
торговца и вопль женщины.
     Все кинулись наружу.
     По тропинке,  протоптанной в кустарниках к лавке, Гао Да-пу гнался за
толстой Одакой, пиная ее ниже спины и выкрикивая грязные бранные слова.
     — Хитрый Кальдука хотел  отдать  мне  лишний рот, —  нарочито громко,
чтобы всем было слышно,  кричал он. —  Беги,  беги,  вонючка,  мне тебя не
надо!
     Торговец остановился на  полдороге между лавкой и  фанзой Кальдуки и,
глядя, как взлохмаченная Одака улепетывает к толпе гольдов, прокричал:
     — Хитрые,   хитрые  лисы!  Когда  надо  справлять  праздник,  просят:
«Хозяин,  дай  водки!» —  изогнувшись,  представил он  просящего гольда. —
Когда голодные: «Хозяин, дай чашку пшена!» А отдавать не хотите, надеетесь
на  рогатую  лягушку?*   Посылаете  ко  мне  голодную  девку?   Нет-нет, —
подпрыгивая,  взвизгнул лавочник, —  отдай  молоденькую дочку,  а  вонючку
возьми себе.  Сам  хочешь получить за  дочку торо,  а  торговец вешайся от
убытков.  Видано ли,  чтобы долги не  были отданы ни к  Новому году,  ни к
концу охоты? —  И Гао Да-пу,  громко бранясь,  поплелся в лавку. — Вечером
отдавай долг или приводи девчонку, старый лисовин, а то сам приду за ней и
отберу ее у тебя! — крикнул он из кустарников, оборачиваясь к Кальдуке.
     _______________
          * Есть поверье,  что если охотник найдет рогатую лягушку,  то он
     будет счастлив, станет богат.

     Весь день гольды курили на канах длинные трубки,  рассказывали разные
истории об  охотниках,  о  чертях и  спорили,  какой именно амба виноват в
несчастьях Маленького и чем бы отвратить от него беду.
     — Никакой черт не виноват в  том,  что Гао отбирает у  нас девушек, —
возразил старик  Удога. —  Помнишь,  когда  поплыли первые баркасы,  шаман
Бичинга говорил,  что русские —  это черти. Если бы они были черти, от них
было бы много бед,  а оказалось наоборот. Боясь русских, китайские торгаши
перестали отбирать у  нас  девок,  теперь  они  снова  хотят  приняться за
старое.
     Все же  и  Удога не  сказал,  что надо сделать,  чтобы Гао не отобрал