л, ты умный
какой парень. Сразу видно, что мой сын!»
     — Григорий Иваныч,  ты  бы  взял меня с  собой на  промысел,  учил бы
ловить соболей, —  стал  просить Федор. —  По  правде ведь признаться,  мы
затем и приехали. В ученье к тебе с сыном, как к дьячку за грамотой.
     К Удоге стали собираться его сородичи.  На этот раз все охотники были
дома.  После долгих скитаний по  тайге они возвратились,  чтобы хорошенько
отдохнуть,  «погулять»,  побыть с  семьями и,  нагрузившись юколой,  снова
двинуться на отдохнувших собаках в тайгу.
     Кроме Григория и  его брата Савоськи,  бывшего в  этот день где-то  в
отлучке, Федор не знал еще никого из бельговских охотников и всех их видел
впервые.  За  зиму он  отвык от  народа и  теперь с  любопытством наблюдал
гольдов.  Их набралось непривычно много,  и  старых и молодых,  закаленных
морозами и ветрами, темнолицых, худых, в одеждах, пахнущих звериным салом,
чесноком,  псиной и  табаком,  с китайскими трубками в крепких зубах.  Они
принесли с  собой в  тихую фанзу дух тайги и охоты;  чувствовалось,  что в
этих сухопарых, подвижных зверобоях была вся напряженная сила племени, его
вечная,  неумирающая ловкость,  сноровка.  Перед  Федором был  живой  клад
охотничьих примет,  уловок,  навыков.  Для них не существовало тайн тайги.
Мужику  надо  было  разузнать про  многое такое,  что  озадачивало его  на
промысле и на что он не мог найти до сих пор ответа. Он силился вспомнить,
о  чем  надо расспросить их,  но,  как на  беду,  мысли его разбегались от
жадности,  как  завидущие глаза при виде богатства,  и  он  не  мог ничего
расспросить толком.
     Пришел Ногдима,  приземистый, пожилой, но еще моложавый на вид старик
с  плоским темным лицом.  Его черные,  как смоль,  прямые волосы и  черные
горящие глаза придавали ему  вид дикий и  жестокий.  Глядя на  него,  живо
представлялось,  как  он,  сверкая глазами,  гоняет  по  снегам  зверя  и,
настигнув, бьет его копьем в горло.
     Ногдиме перевалило за шестьдесят,  но он был еще крепок,  и на черном
лице его  морщин не  было видно,  лишь еле заметные светлые бороздки легли
поперек лба, да слабые морщинки лучились у глаз.
     Появился седоголовый,  больной глазами Хогота, о котором Федор уже не
раз   слышал,   как  об   отце  похитителя  невесты  и   хозяина  медведя,
предназначенного  в   угощение  мылкинским.   Сын  его  Гапчи,   рослый  и
здоровенный парень в  маньчжурской шапке с  бархатным околышем и в красном
ватном халате,  в  который он  вырядился по случаю приезда русского гостя,
торчал  тут  же.   Еще  недавно  Гапчи  был  грозой  мужей  и  похитителем
супружеской верности гольдских красавиц.  Но  после того  как  он  увез из
Мылок юную жену богатого старика, он сам стал ревнив и уж более не нарушал
счастья и покоя чужих семей.
     Явился  приятель Удоги —  Кальдука,  по  прозванию Маленький.  Скинув
лисью  шубейку,   старичок  остался  в   залоснившемся  дабовом  халате  с
серебряными пуговицами и  в  улах из рыбьей кожи.  Его маленькая головка с
жалкой  пегой  косичкой тряслась на  слабой  шее,  круглое  желтое  личико
Кальдуки   с   мелкими   расплывчатыми  чертами   выражало  легкомыслие  и
беззаботность, движения были мягки и округлы. Улыбаясь и кивая головой, он
подал Федору маленькую руку в кольцах и присел против него за столик.
     Кальдука был  вечным нахлебником Удоги.  Про  него говорили,  что  он
прожил жизнь чужим умом.  В  юности он  был  парень как парень,  только не
удался ростом.  Старики женили его неудачно,  купив ему по  дешевке вдову.
Она оказалась женщиной грубой,  терзала Кальдуку ссорами и капризами,  всю
жизнь воевала с  ним  из-за  нарядов.  Первый ее  ребенок был мальчик,  но
впоследствии она рожала только девочек. Сын Кальдуки погиб уже взрослым на
рыбалке,  и старик остался в большой семье единственным охотником.  Жил он
бедно  и  небережливо.  Выдавая  подросших  девочек  замуж,  он  ненадолго
богател, но вещи и ценности, полученные в калым, живо переходили от него к
торгашам.
     При удаче Кальдука любил попьянствовать,  вкусно поесть.  Не  думая о
будущем,  он  ловил  удобный случай,  чтобы набрать у  торгашей как  можно
больше  товаров,   и  вечно  был  в  неоплатном  долгу.  Выручать  же  его
приходилось Удоге  или  другим  сородичам,  которые  по  доброте не  могли
отказывать  ему   в   помощи,   хотя   и   попрекали  потом  Маленького  в
расточительности,  в  лени,  в  неумении жить.  Впрочем,  на  Кальдуку эти
попреки давно не действовали. За долгую жизнь он привык и к помощи родичей
и к их попрекам и надеялся на них больше, чем на себя.
     Федор вспомнил,  как Иван Карпыч однажды, рассказывая ему про причины
бедности гольдов,  помянул про  Маленького.  По  его словам выходило,  что
туземцы могли бы жить и  лучше и  богаче,  не будь среди них таких мотов и
бездельников,  как  Кальдука,  привыкших жить  попрошайничеством,  разоряя
зажиточных сородичей.
     Охотник Кальдука был приметливый, но не крепкий. В добыче он отставал
от других, да у него и не было никогда надежды прокормить промыслом себя и
всю свою семью. Обыкновенно его забирали с собой в тайгу хорошие охотники,
чтобы он  вел их хозяйство в  балагане и  готовил пищу.  За это давали ему
часть добычи.  Зато летом Кальдука б