са везли, — вздохнул Федор.
     — Разве такой лес осилишь?  Тебе-то, барин, чем скорей нас водворить,
тем лучше,  а нам-то как? — с жаром продолжал Тереха. — К пескам пристали,
а наверх-то и не взойти.
     — Сколько труда в этот лес убьешь, а как земля-то не станет родить? —
рассуждал Пахом. — Вон она, сырая. Тут, поди, сгниет все.
     — Леса и те погнили. Строиться-то как из гнилья?
     — Опять же знать бы, когда коней доставят.
     — По-сибироки-то, может, тут и ладно... кто ничего не видал.
     — Без скотины тут околеешь, — посыпалось со всех сторон на барина.
     — Да  вы   что,   подлецы?! —   вдруг  заорал  Барсуков  на  поспешно
повскакавших с травы переселенцев. —  Пора тайгу чистить,  а вы в затылках
скребете.  Что вы думаете, глупее вас люди были, когда это место выбирали,
слепые,  что ли,  они были? Чтобы мне сегодня же представить решение! Надо
успеть до  осени расчистить место под огороды,  пары поднять,  а  вы  что?
Смотрите вы у меня!
     Окрик барина подействовал.  Теперь нечего думать и гадать,  как бы не
упустить хороших угодий.  Барин решительно приказывал селиться на релке, и
мужики вновь,  как  это  бывало и  на  родине,  как  бывало и  по  дороге,
безропотно подчинились привычной силе гнета.  Противостоять начальству они
не  могли,   но  зато,  покоряясь  ему,  становились  перед  самими  собой
неповинными на  тот  случай,  если бы  место оказалось выбранным неудачно.
Совесть их оставалась чиста.
     — Ладно,  барин,  раз велишь,  чего же, —  осмелился,  наконец, седой
Кондрат и выступил из толпы. —  А ежели мы тут оголодаем,  кто за нас богу
ответит?
     — Лениться  не  будете,   ничего  с  вами  не  станет,  дедушка.  Тут
богатейший  край,  как  это  можно  оголодать  в  нем?  Это  все  дурацкие
разговоры,  наслушались их  по  дороге.  Да ведь вам никто и  не запрещает
занимать  подходящие  угодья,   если  они  где-нибудь  есть  поблизости, —
продолжал Барсуков значительно дружелюбнее.
     Видя,  что  мужики идут  на  попятную,  Петр  Кузьмич смягчился.  Ему
неловко стало,  что из личного желания поскорее вернуться домой он вспылил
и так на них напустился.
     — Но сейчас-то  надо же где-нибудь селиться,  сено тут заготовлено, —
говорил он. —  Найдете место лучше,  затесывайте лес, и уж будет известно,
что оно занято. Потом заимки там заведете...
     Много  чего  могли  бы  мужики  возразить Барсукову.  Вместо богатых,
плодородных земель,  промучившись без малого два года в пути,  они увидели
перед  собой  горы,   дикий  заболоченный  берег,  полугнилой,  заваленный
буреломом лес и  необозримую пустынную реку.  Но не было охоты высказывать
барину всех обид —  их  было много,  и  к  тому же каждый понимал,  что от
пререканий  толку  не  будет.  Оставался  единственный выход:  браться  за
тяжелый и  долголетний труд,  чистить лес на релке и окореняться там,  где
высадились.
     — Дивный  народ,   ваше  благородие! —   посмеялся  Петрован,   когда
переселенцы разошлись от палатки. —  Никакого понятия не имеют,  чего сами
хотят. Нищета, а тоже корысть-то их обуяла на земельку.
     — Ничего,  обживутся, тогда все поймут, чего им надо, чего не надо, —
возразил Кешка,  снимая березовой палкой вскипевший чайник. —  Им пока что
неохота такую-то тайгу чистить.  А как примутся,  их и не остановишь.  Они
сюда шли и,  поди,  не знай,  чего ожидали.  Будет время —  и  окоренятся.
Осмелеют еще и поперечничать начнут, — пошутил он.
     Пахом Бормотов,  возвратясь на  стан,  выместил свою досаду на  девке
Авдотье,  напустившись на нее ни за что ни про что.  Федор охал и вздыхал,
жалуясь Егору на свою долю, хотя в душе он не особенно отчаивался.
     Спокойнее  всех   смотрел  на   будущее  Егор  Кузнецов.   Хорошенько
отоспавшись за  ночь,  он  поднялся на  прохладной заре  с  ясной головой,
полный сил,  здоровья и  готовности к делу.  Вчерашней вялости,  когда ему
даже думать об  этой Додьге не  хотелось,  как и  не бывало.  В  это утро,
присмотревшись к додьгинской релке и к ее окрестностям, он решил, что жить
тут можно.
     Сопки,  гнилые деревья,  топкая земля  и  буревал не  скрыли от  него
богатства здешнего леса. Деревья, годные для построек и для любых поделок,
росли тут в изобилии.  Иных пород Егор и вовсе не знал, но уверен был, что
со  временем и  они окажутся к  чему-нибудь годны,  вроде как то пробковое
дерево,  мимо которого мужики прошли бы,  не будь с  ними казаков.  Это не
лес,  а богатство было перед ним,  еще неведомое.  Земля,  родившая буйные
травы,  чернолесье,  ягодники и плодовую дичь, не могла, как ему казалось,
не родить хлеба.  А чистить эту землю под пашню у него —  он знал — хватит
силы и решимости.
     Нет,  не боялся Егор будущего в те дни,  когда,  тощий и голодный,  с
впалыми щеками, выдавшимися скулами и надглазницами, в ссевшихся портках и
в  посконной  рубахе,   с  топором  за  опояской,  стоял  он  на  песчаной
додьгинской кошке* против д