хорошее, — показал Иван новенький винчестер.
     В  те  времена винчестер с  магазинным затвором был редкостью,  самой
последней  новинкой,  однако  мужики  особенно  не  удивлялись  устройству
американского ружья,  полагая,  что здесь, возможно, вообще заведены такие
винтовки.
     — Ты уж из него стрелял кого-то, — заглянул Федор в дуло.
     — Как же,  испробовал, —  усмехнулся Иван,  и глаза его заиграли. — С
такого ружья не хочешь, да попадешь в кого-нибудь, жалко не стрелить.
     — Паря, с американцами сдружишься, они тебя до добра не доведут...
     — Это баловство одно, а не ружье, — сказал дед Кондрат. — В нашу пору
таких не было,  а били метче. Люди были здоровее, глаз имели верный, глаза
у них не тряслись, руки не тряслись, воровали меньше.
     При виде иностранного ружья Егор невольно вспомнил Маркела Хабарова —
тому  ружье  запретили делать,  а  самого за  то,  что  он  придумал новое
устройство охотничьей винтовки, поставили сплавщиком на плоты.


                                  * * *

     Солнце просвечивало далеко сквозь голоствольную чащу;  как  метлы  на
белых черенах, стояли желтые березы.
     — Ручьи играют... забереги есть, — сказал Тимоха.
     — Я уж поплавал по дороге.
     — Вчера  вон  те  пеньки  выворотил, —   с   гордостью  показал  Егор
вздыбленные, дымившиеся корневища. — Таял землю огнем, а потом уж их легко
драть.
     — Пойдемте к Пахому, — звал Федор.
     Он рассказал Бердышову про случай с  мукой,  как Бормотовы отказались
от помощи.
     В  землянке Бормотовых на  столе и  на  лавках лежали куски рубленого
кабаньего мяса.
     — Парень у нас охотничает, —  рассказывал Пахом. —  Ружье ему отдали.
Сами не можем...
     — Ходить-то?
     — Чего ходить-то! И прицела взять не можем, дрожь в руках. Хоть зверь
в избу заходи, ничего не сделаем!
     — А ты,  Илюшка, и рад, что ружье тебе теперь дали? И слава богу, что
отцы свалились?
     — Рад-то  он,  верно,  рад.  Только,  видишь,  порох-то  мы извели, —
продолжал бородатый дядя Тереха. — Ты бы хоть немного одолжил.
     — Это можно.
     — А ты думаешь, пароходом доставят провиант?
     — А почему у лавочника не возьмешь?
     — Злодеи они.  Девку от отца с  матерью отнять хотели.  А  потом муку
присылают.  Такой тебе зря муки не пошлет.  Девка-то тихая,  ладная девка,
все услужить хочет...
     — Федор-то говорит: «Не трусь!» А нам, видишь, не боязно, да зачем же
от злодеев хлеб-то принимать?
     — А парень кабана запорол нынче, —  перебил брата Пахом. — Мясо есть,
даст бог, не околеем.
     — Как же ты заколол зверя? — обратился Иван к Илюшке, молча сидевшему
в углу.
     Парень вдруг ухмыльнулся, надел шапку и ушел.
     — Что это с ним?
     — Сейчас покажет, — слабо оказал отец.
     Илюшка принес самодельную деревянную пику.
     Мужики засмеялись:
     — Вот дубина ладная!
     Они,  казалось,  не придавали никакой цены Илюшкиной охоте и смотрели
на его пику, как на пустую забаву, чудачество.
     Иван оглядел палку и покачал головой.  Он понимал,  какую храбрость и
силу нужно иметь, чтобы убить такой штукой кабана.
     — Он ее под вид гольдяцкой геды произвел, —  объяснял Пахом, — только
без железа.
     — Как же ты колол?
     — Пырнул... Как дал ему вот под это место!
     — А он как дал бы тебе клыками... Что тогда?
     Илюшкино лицо вытянулось,  нижняя губа вывернулась,  брови полезли на
лоб,  парень  затряс  головой,  словно  удивляясь,  что  могло  бы  с  ним
случиться.  Предположение,  что кабан мог ударить его клыками,  показалось
ему смешным.
     — Давно бы ружье надо Илюшке отдать, — сказал Егор, — пока порох был.
А то зря спалили.
     — Кто же знал, что у него такая способность?
     — Мы с матерью все ругали его, что в тайгу бегает. Признали уж, когда
пороха не стало.
     — Кто же обучил тебя копье сделать?
     — А про него я в гольдяцкой сказке слыхал.  Санка рассказывал.  Они с
гольдами на охоту ходили. Я за выворотень спрятался, кабан-то набежал.
     — В первый-то раз в ухо угодил? — с живостью расспрашивал Иван.
     — Свежинкой поделимся, — говорил Пахом.
     — Вечером приходи, — сказал Бердышов. — Выпьем.
     — На радостях-то...
     — Попа нет, вот беда.
     — Сами окрестим.
     Пахом послал Бердышовым кабанины.  Иван  прислал ему  пороха и  кулек
муки.
     В сумерки мужики пили ханшин.
     — Проздравляем, Анна Григорьевна, — кланялся Пахом.
     Иван качал младенца и что-то бормотал то по-русски, то по-гольдски.
     Мужики допоздна играли в карты.

                   Эх, бродни мои, бродни с напуском! —

подпевал Иван. —  Первые два года мужиков кормит казна.  Они в это время в
карты играют — так тут заведено. Вам амурские законы надо знать.
     — Теперь  такого  пра