Потом он  выхватил невод из  рук  Егора и  бросил его  в  нарты.  Сам
прыгнул следом и, не прощаясь, не взглянув на Егора, помчался в Мылки.
     Улугу  с  женой  приехали через несколько дней  снова.  Они  привезли
Кузнецовым мяса и рыбы. Знаками гольд объяснял Егору, что дома все сказал,
велел мириться и что жене лучше. Он все время кланялся и хитро улыбался.
     — Гляди,   привезли  кабанины, —  с  уважением  говорил  про  гольдов
Кондрат, — будет чем кормить ребятишек.
     Похоже было, что мир заключен прочный.
     Бабка  дала   жене   Улугу  свежей  мороженой  капусты  и   несколько
картофелин.
     Улугу стал часто ездить в Уральское.
     Понемногу Кузнецов и  Улугу  сдружились.  Когда  начались теплые дни,
Егор как-то показал гольду соху.
     — Вот это, брат ты мой калинка, называется соха! Соха! Понял?
     — Соха, — повторял гольд.
     Он теперь знал слова «соха», «картошка» и многие другие.
     Понемногу гольд учился говорить по-русски.
     Федор, встречая Улугу, каждый раз торопил его с примирением.
     — А,  исправник,  отоли! Понимает! Смотри, брат... Скажи Денгуре, что
исправник,  брат,  все отоли.  Все понимает!  Ой-ой,  худо будет!..  Так и
окажи.
     С Федором гольд предпочитал объясняться знаками.
     — Отоли, отоли! — Улугу, показывая себе пальцем на лоб, быстро плевал
на руку и потом замахивался кулаком.
     — Исправник-то отоли! — восклицал Федор.


                           ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

     Как из  бездонной пропасти,  Иван выбрался с  конями на релку.  Внизу
стлалась густая мгла.  Льда амурского не  было видно:  казалось,  что  там
провал.  Тускло светила луна,  и зеленоватый свет ее кругами расходился по
туману.  Лишь  кое-где,  как  майские светляки,  сквозь мглу  просвечивали
торосники.
     Иван  затрусил в  распадок.  Иззябший и  уставший,  поглядывал он  на
огонек своей избы.
     «Однако,  добрался, —  подумал он,  слезая с коня, —  сам жив, лошади
целы,   ружье,  меха,  серебро  привез  и  опять  же  не  без  золотишка».
Нагрузившись тюками,  Иван вошел в избу.  Смрадный,  жаркий воздух охватил
его. У нар собрались бабы-переселенки. Сначала он ничего не понял. И вдруг
заметил, что посреди избы к потолку подвешена зыбка.
     — Вот и тятька приехал! — радостно воскликнула Наталья Кузнецова.
     В  тот же  миг слабо закричал ребенок.  Бабы обступили Ивана со  всех
сторон.
     — Гляди-ко... На-кось тебе дочь-то, — приговаривала Наталья, поднимая
младенца.
     «Вот бабы,  чем радуют!» — подумал Иван, удрученный тем, что родилась
дочь, а не сын.
     Но едва глянул он на крошечное опухшее личико и увидел в нем знакомые
бердышовские черты, как доброта и жалость прилили к сердцу.
     — Ах, ты! — покачал он головой, еще не решаясь тронуть ребенка.
     — Чего боишься? Бери, твое, — заговорили бабы.
     Анга застонала.
     — Что с ней?
     — Болеет, —  сказала бабка Дарья. — На снегу, в лесу рожала-то, что с
ней сделаешь! Девчонка прибежала, кричит в голос: «Тетка помирает!..»
     Дельдика,  вытянув шею,  молча и  серьезно смотрела на Ивана,  желая,
видимо, узнать, понравится ли ему девочка и что он станет с ней делать.
     — Пошли в тайгу,  в самую чащу, —  продолжала старуха, —  а у нее там
балаган налаженный.  Она  родила и  лежит без памяти.  Видишь,  по  своему
обычаю, значит, рожала.
     Иван подсел на край нар,  взял жену за руку и что-то сказал ей.  Анга
всхлипнула. На потном лице ее появилась плаксивая улыбка. Иван погладил ее
горячую руку, перебрал пальцы в толстых серебряных кольцах.
     — Не помрет, — молвила старуха.
     Наутро Анге полегчало.  Иван выпарился в печке,  выкатался в снегу и,
красный, как вареный рак, завтракал калужьей похлебкой.
     Пришли мужики.
     — Как дочь назовешь?
     — У  нас  тетка  Татьяна была,  не  шибко красивая,  но  ума  палата.
Татьяной назову. Ну, а вы как пасху справляли?
     — Водки не было, —  отвечал Тимошка. —  Хуже нет, трезвый праздник. А
ты спирту привез?
     — Нету спирта.  В  Николаевске и спирт выпили и духи.  Матросы платят
рубль  за  флакон и  пьют.  Китайцы сверху везут туда  ханжу.  Находятся и
русские мужики,  что за  сотни верст везут в  город бутылку водки,  только
чтобы нажиться.  У  кого  с  лета  остался спирт,  те...  Там  харчи шибко
дорогие.  Людей не  хватает.  Казна и  купцы большие деньги платят.  Город
строят, пароходы собирают. Там каторжане, солдаты, матросы.
     За чернобурок Иван отдал Егору сорок рублей.
     — А  Галдафу мне  восемь целковых не  пожалел, —  угрюмо сказал Егор,
забирая деньги.
     Все засмеялись.
     — Я твои шкурки продал в Николаевске американцам.  У них там магазин.
Чего только нету! Товару, что стены трещат. Я всегда к ним заезжаю, другой
раз ночую у них...  Ружье купил у американца.  Там есть один американец, у
него жена —  поповна,  сам он был матросом на китобойном судне. Корабль их
разбился у  наших берегов,  все утонули,  а  он в России остался и стал от
своих  купцов торговать.  У  попа  дочь  высватал...  Оружье у  них  шибк