придет,
нет ли... Парень-то кормит нас, мясо таскает, — кивнул отец на Илюшку.
     — Вот тварь,  какой нравный у нас Пахом! —  выходя, бормотал Федор. —
Никак на его не угодишь, что ни делай, а он как раз поперек угадает.


                                  * * *

     С  тех пор как отец и дядя заболели и перестали вырубать лес,  Илюшка
целыми днями пропадал в  тайге.  Казалось,  он  даже был доволен тем,  что
мужики заболели.
     Ни у  кого ничего не расспрашивая,  он совершенствовался в  охоте.  В
верховьях Додьги он убил кабана,  сделал нарты и  привез на себе мясо.  Он
ловил петлями рябчиков и  тетеревов,  а  когда жил дома,  добывал махалкой
рыбу.
     Сильный и выносливый,  он ел сырое мясо,  сырую рыбу, глодал какую-то
кору в тайге и цинге не поддавался.
     Илюшка давно поглядывал на Дельдику.  Впервые увидев ее,  он,  словно
изумившись, долго смотрел ей вслед. Встретив ее другой раз при ребятах, он
поймал  девочку  и  натер  ей  уши  снегом.  Маленькая гольдка  закричала,
рассердилась  и   полезла  царапаться.   Илюшке  стало  стыдно  драться  с
девчонкой — он убежал.
     — Она тебе морду маленько покорябала, — насмехались ребята.
     Русские девчонки прибежали к Анге жаловаться:
     — Тетя, вашу Дуньку мальчишки обижают.
     — Тебя обижали? — спросила Анга.
     Дельдика молчала. Ее острые черные глаза смотрели твердо и открыто.
     Однажды  Илюшка  наловил  рябчиков.  Аксинья  велела  несколько  штук
отнести Анге. Бердышовой дома не было: она строила балаган в тайге. Илюшка
отдал рябчиков Дельдике и  засмотрелся на нее.  Гольдка вдруг засуетилась,
достала крупных кустовых орехов и угостила ими Илюшку.
     На другой день Санка,  не желая уступить товарищу в озорстве,  поймал
Дельдику на улице и опустил ей ледяшку за ворот.  Подбежал Илюшка и сильно
ударил Санку по  уху.  С  тех пор все смеялись над Илюшкой и  дразнили его
гольдячкой.
     — Илья Бормотов за Дунькой ухлестывает!
     — У-у-у,  косоглазая! —  без  зла и  даже как бы  с  лаской в  голосе
говорил Илья о Дельдике.
     Он  опять наловил рябчиков и  отнес их  Бердышовой.  На этот раз Анга
была дома.  Парень отдал дичь и присел на лавку, ожидая, не заговорят ли с
ним.  Однако ни  Анга,  ни  Дельдика не  выказывали ему никакого внимания.
Бердышова всхлипывала,  тяжело дышала и  куда-то  собиралась.  У  нее были
испуганные глаза. Дельдика помогала ей одеваться.
     Илюшка, видя, что тут не до него, загрустил и побрел домой.


                         ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

     — Не жалей невода!  Еще невод сделаем, — говорила, обращаясь к Улугу,
его жена Гохча. —  У меня такой чирей на шее!  Сильно болит, стыдно в люди
показываться.  С шишкой, что ли, на праздник ехать, чтобы люди смеялись? К
русской лекарке меня свези,  пусть полечит.  Все соседки к ней ездят,  все
знают старуху. Одни мы не знаем, совсем стыдно.
     — Может быть,  бельговцы не захотят мириться, — нерешительно возражал
муж. — Только даром будешь лечиться. И так пройдет.
     — Ой-ой,  как  болит!  Все  равно  поедем...  Такой  большой чирей! —
жаловалась Гохча. — Ай-ай, как сильно хвораю! А про невод не поминай! Хоть
бы был хороший!  А  то совсем старый.  Совсем его не жалко!..  Ай-ай,  как
сильно хвораю!.. Ничего ты не знаешь, по-русски говорить не умеешь. Все от
русских чего-нибудь узнают.  Что ты за человек? И хорошо, что невод у тебя
отобрали! А то новый бы никогда не завел.
     «Крепкий и очень хороший был невод», — думает Улугу.
     — Гохча к русским собирается, — смеялись соседи. — Хочет, чтобы Улугу
по-русски выучился.
     — Не езди,  бабу не вози, —  пугал соседа старик Денгура, — тебе худо
будет: тот мужик, который тебя летом поколотил, он сын русской шаманки, он
опять обидит. Русские — плохие люди. Кто к ним ездит, еще хуже заболеет.
     — Чего не  езди?  Езди!  Не  бойся! —  восклицал Писотька. —  Старуха
хорошо  лечит.  Мне  парнишку поставила.  Самый  лучший баба-шаман.  Когда
Егорка невод отбирал, долго смотрел на тебя?
     — Нет, однако, недолго. Один раз меня толкнул, потом ругался.
     — Ну, не узнает! Один раз ударил? Тогда не узнает.
     — Ты бы его бил,  тогда бы он узнал, — усмехнулся сын Писотьки Данда,
и все засмеялись.
     Толстогубый, с широким мясистым носом, высокий и широкоплечий Данда с
годами все более становился похожим на  китайца.  Ростом и  силой он  даже
превосходил самого здорового из них — работника Шина.
     Данда вел все торговые дела Писотьки.  Это был парень смелый, дерзкий
на язык, просмешник, а в ссорах и в торговых делах мстительный и жестокий.
Должники боялись его не меньше, чем бельговских лавочников.
     Богатство Писотьки околочено было с  помощью Данды.  Это  он  рискнул
разорить ловушку Бердышова за то,  что Федор украл соболя. Он горячо любил
Писотьку, которому, как все предполагали, не был сыном.
     — Тебя  Егорка  никогда не  узнает, —  продолжал Данда  с  загадочным
видом,  и все заранее покатывались со смеху. —  Для русских все мы на одно
лицо.  Только у  кого  длинные носы,  тех  они  друг  от  друга  отличают.
Длинноносых понимают, —  при  общем  смехе и  веселье схватил он  Улугу з