ем с Троице-Сергиевым монастырем, начались 
осенью 1618 года, когда туда приехали русские дипломаты во главе с боярином 
Шереметевым и встретились там с польскими делегатами, которых возглавлял 
полномочный королевский посол Новодворский.
   Поляки исходили из того, что Владислав не отказывается от своих прав на 
русский престол, но согласен заключить перемирие на четырнадцать с половиной 
лет.
   Польская делегация настояла на том, что на этот же срок от России 
отторгаются Смоленск и еще двадцать восемь других, более мелких городов.
   Русские потребовали размена пленных, и Новодворский с ними согласился. Это 
означало, что и патриарх Филарет должен вернуться в Москву.
   Во исполнение Деулинского перемирия Филарет был отпущен на свободу и 
торжественно въехал в Москву 14 июня 1619 года.
   «Вместе с Филаретом, – пишет В. Г. Вовина, – возвращались другие знатные 
пленные, в их числе защитник Смоленска боярин М. Б. Шеин. Другим, как боярину 
князю В. В. Голицыну, уже не довелось вернуться. Он умер по дороге в Вильно, и 
гроб с его телом продолжал путь на родину. Тело также увезенного в Польшу и 
умершего в плену царя Василия Ивановича Шуйского осталось погребенным в стенах 
Гостынского замка.
   Прибытию Филарета приличествовала торжественная встреча. Государь указал в 
первой встрече в Можайске быть архиепископу Рязанскому и Муромскому Иосифу, 
боярину князю Д. М. Пожарскому и окольничему князю Г. К. Волконскому.
   В Звенигороде „у Саввы Сторожевского“ встречали Филарета архиепископ 
Вологодский и Великопермский Макарий, Чудовский архимандрит Аврамий, 
Ипатьевский архимандрит Иосиф, боярин В. П. Морозов да думный дворянин Г. Г. 
Пушкин. На последнем же „стану“ от Москвы, в селе Хорошеве, ждали митрополит 
Сарский и Подонский Иона, архимандрит Троице-Сергиева монастыря Дионисий, 
боярин князь Д. Т. Трубецкой и окольничий Ф. Л. Бутурлин».
   А дальше В. Г. Вовина указывает на еще один очень важный аспект окончания 
смутного времени, когда практически по отношению ко многим участникам Смуты 
стала действовать амнистия, а лучше сказать – забвение и прощение всех деяний, 
которые совершены были участниками этой великой «замятии», независимо от того, 
кто, где и когда воевал на какой угодно стороне. Это было совершенно очевидно 
по тому, как отнеслись к Филарету разные люди – в недавнем прошлом его друзья и 
его враги.
   «Филарета „встречали“ главные герои отшумевшей Смуты, те, чьи пути не раз 
пересекались с его собственными. Кто, как не Гаврило Пушкин вместе с Наумом 
Плещеевым, привез когда-то в Москву „прелестные“ грамоты Лжедмитрия I и читал 
их всенародно на Лобном месте? И не с Трубецким ли вместе Филарет „сидел“ в 
таборах у Лжедмитрия II, „Тушинского вора“, и стал там впервые патриархом, как 
тот – боярином? И не тому же ли Трубецкому с Пожарским суждено было затем 
разрубить гордиев узел, взяв у поляков Москву осенью 1612 года? И не 
архимандрит ли Дионисий рассылал тогда из Троицы патриотические воззвания, 
призывая не покоряться „литве“? Наконец, не боярин ли Морозов вышел шесть лет 
назад на февральский снег Красной площади и объявил об избрании царем 
16-летнего Михаила Романова? Царь, встречая отца, отвесил ему земной поклон: 
„Его же благочестивый царь Михаил срет далече от царствующего града яко пять 
поприщ и с коня ссед, пешима ногама сему предходя и честь достойную сему 
принося, и главу яко отцу и учителю к ногам сего покланяет; тако же и сей земли 
касается, и сына яко царя в лепоту почитает: и оба лежаста на земли, ото очию 
яко реки радостные слезы пролияша“».

   Патриарх и «Великий Государь»
   22 июня в Золотой палате Кремля Михаил торжественно «умолил»«отца принять 
патриаршество, одновременно вручив власть». О том, как получил он сан патриарха 
в первый раз, было забыто.
   «И уже не „воровской“ патриарх, а законный, венчанный 24 июня 
Константинопольским патриархом Феофаном, Филарет сразу стал более чем главой 
церкви. Он стал официально именоваться великим государем – формально 
соправителем своего сына. На деле же – сосредоточил все в своих руках. Теперь, 
на 64-м году жизни, что, по меркам XVII в., означало глубокую старость, Филарет,
 наконец, получил власть. Он был хвор телесно, но дух его закалился в 
испытаниях. У него был свой план государственной политики. Этот план 
преследовал определенные цели – свести счеты с Сигизмундом».
   «Между тем с 1622 г. Филарет отказывается от идеи опоры на представителей 
„всея земли“ и перестает собирать „земские соборы“, чувствуя свою власть уже 
достаточно сильной. Он официально именовался „великим государем и патриархом“, 
соединяя в одном лице верховную светскую и духовную власть в государстве, 
освященную к тому же авторитетом царского родителя – писала В. Г. Вовина, 
раскрывая и конкретный механизм его власти. – Филарет являлся истинным 
государем, на котором лежало решение всех духовных и светских вопросов.
   Положение его как великого государя подчеркивалось учреждением особых 
патриарших стольников, по численности равных стольникам царским. В боярских 
списках за 20-е годы XVII в. они шли вслед за государевыми стольниками, правда, 
по знатности в целом уступали им; даже те их них, кто имел княжеский титул, 
принадлежали обычно к захудалым родам. Патриаршие стольники набирались из 
жильцов, городовых детей боярских. Поместные оклады их также были ниже, чем у 
царских. Формальн