я ее «третьим зазорным лицом». «Срамно, 
государь, – писал Петр, – при нашем совершенном возрасте, тому зазорному лицу 
государством владеть мимо нас!»
   Боярин Троекуров объявил Софье, что ей надлежит переселиться в Новодевичий 
монастырь. Она успела переслать деньги «братцу Васеньке», но в монастырь 
выехала через две недели.
   Ей отвели просторные палаты, поселив вместе с нею одиннадцать служанок и 
старуху-кормилицу, княгиню Вяземскую. Она получала в полном изобилии из 
дворцовых припасов разную пищу и питье: рыбу, пироги, мед, пиво, водку и 
различные сладости и лакомства.
   К ней в любой день могли приезжать ее сестры, а сама она свободно гуляла по 
монастырю, однако у его ворот бессменно стояли солдатские караулы преображенцев 
и семеновцев.
   И все же на первых порах любовь к Голицыну не оставляла ее ни на минуту.
   Оказавшись в монастыре, Софья более всего думала о «милом братце Васеньке», 
с невероятными трудно-стями пересылала ему письма и деньги – громадные деньги, 
сама зачастую оставаясь почти без гроша. А «брат Васенька», устроившись в 
далекой Мезени со всем семейством, конечно не столь роскошно, как в Москве, но 
и не хуже другого захолустного воеводы, стал писать письма, но не Софье, а 
Петру, уверяя его в своей преданности и клянясь, что был верен ему не менее, 
чем его сестре. К счастью для нее, Софья об этом ничего не знала, потому что и 
сам Петр писем Голицына не читал, во всяком случае, не сохранилось никаких 
свидетельств, что он ответил хотя бы на одно его послание…
   И, завершая сей скорбный сюжет, скажем несколько слов и о несчастном 
Сильвестре. После допросов и мучений его кинули в застенок – «твердое крепило»: 
без окон, сырое, низкое, более похожее на могилу. Сочинения его Иоаким приказал 
сжечь. Новый патриарх – Адриан, сменивший Иоакима 24 августа 1691 года, 
оказался еще более жестоким по отношению к многострадальному узнику. Сильвестр 
был обвинен Адрианом в еще больших злодеяниях: он, оказывается, намеревался сам 
стать и патриархом и царем.
   В феврале 1691 года пятидесятилетнего узника снова пытали на дыбе огнем и 
железом, а потом отрубили голову на Лобном месте. Тело же бросили в общую 
могилу «с божедомами, и убогими, и нищими, и бродягами близ Покровского убогого 
монастыря, что на Таганке».
   …После победы над Софьей и ее сторонниками Петр стал единовластным, 
самодержавным государем. Возвратившись в Москву, он с головой погрузился в 
государственные дела, в полной мере ощутив тяжесть Мономаховой шапки.

   С. М. Соловьев о царевне Софье
   «…Терем не воспитал русской женщины для ее нового положения, не укрепил ее 
нравственных сил, а, с другой стороны, общество не приготовилось еще к ее 
принятию, не могло предоставить ей чисто нравственных сдержек, как не 
представляло их и для мужчины.
   Пример исторической женщины, освободившейся из терема, но не вынесшей из 
него нравственных сдержек и не нашедшей их в обществе, представляет 
богатырь-царевна Софья Алексеевна».


   ПЕРВЫЕ ГОДЫ ПЕТРОВСКОГО «САМОДЕРЖАВСТВА»

   Петр Алексеевич – неистовый сатир
   Титул царя обязывал Петра претерпевать многие, связанные с ним неудобства, и 
тяжелее всего давались Петру сдержанность и благолепие, ибо молодость и жгучий 
темперамент оказывались сильнее разума и строгих канонов дворцового и 
церковного «чина». Особенно нетерпимыми для сторонников благочиния казались 
теперь наезды царя в еретическую Немецкую слободу, где по-прежнему правил бал 
его друг Лефорт.
   Одним из немногих людей, кто решительно противился дружбе юного царя с 
иноземцами-иноверцами, видя в этом и пагубу его душе, был патриарх Иоаким. Но 
17 марта 1690 года Иоаким умер, и Петр, никем не сдерживаемый, пустился во все 
тяжкие.
   По возвращении из Троицы в Москву Петр чаще, чем к кому-либо другому, стал 
заезжать к Лефорту, где его всегда ждала веселая, жизнерадостная, интересная во 
всех смыслах компания, где можно было услышать множество любопытных и полезных 
историй, а кроме всего, ожидало желанное, свободное общение с молодыми 
красивыми женщинами.
   «Превеликое женолюбие» Петра, проявившееся под влиянием Лефорта и других 
иноземцев, окружавших его в Преображенском и на Переяславском озере, еще в 
ранней юности, сохранялось в нем, как и любовь к разгульным застольям, до самой 
его смерти.
   Историки, изучавшие жизнь Петра, утверждают, что великий преобразователь 
России не видел различия между служанками и принцессами, россиянками и 
иноземками, руководствуясь в выборе только одним – постоянно обуревавшей его и 
в любой момент прорывавшейся страстью.
   Его медик Вильбоа сказал как-то об этой стороне петровского характера: «В 
теле его величества сидит, должно быть, целый легион бесов сладострастия». 
Удовлетворяя свое сладострастие, Петр должен был иметь дело с легионом ведьм, и 
многие современники – очевидцы или косвенные свидетели царской разнузданности – 
приводят немало историй самого скабрезного свойства.

   Лучший друг – Франц Лефорт
   Первым проводником в Эдеме любовных приключений молодого Петра, каким 
представлялась ему Немецкая слобода, стал великолепный и неотразимый Лефорт.
   Швейцарец Франц Лефорт появился в России 25 августа 1675 года, за 
четырнадцать лет до описываемых событий.