осле отъезда Глинского в Стародуб не прошло и полугода, как Елена 
Васильевна уговорила своего августейшего супруга вернуть любимого дядюшку в 
Москву. А еще через два месяца женился он на дочери князя Ивана Васильевича 
Оболенского-Немого Анастасии и тем породнился с многолюдным семейством, в 
котором без числа было и воевод, и наместников, и иных сильных и знатных 
вельмож. И среди прочих стал ему родней и Иван Федорович Овчина – 
Телепнев-Оболенский.
   Судьбе было угодно, что именно в тот год, когда Михаил Львович женился, 
новый родич Глинских князь Овчина был поставлен государем во главе большой 
московской рати, вышедшей осенью супротив сорокатысячной крымской орды хана 
Ислам-Гирея.
   Овчина, не в пример другим русским воеводам – его предшественникам, не стал 
ждать татар на северном берегу Оки, а, переправившись на южный берег сразу в 
двух местах – и у Зарайска, и возле Никольского монастыря, – сам напал на 
бусурман. И как писали летописцы, «бысть сеча зла и велика и множество поганых 
погибоша». И первым из удальцов называли князя Ивана Федоровича. И когда он 
въехал на улицы Москвы во главе своей осиянной славою победоносной рати в 
сверкающих доспехах, на белоснежном коне, молодой, могучий и красивый, тысячи 
встречавших войско москвичей уверовали в то, что витязя конечно же любит 
великая княгиня.

   Рождение первого русского царя
   А через три года после победы под Зарайском, в ночь на 25 августа 1530 года, 
над Москвой разразилась невиданная гроза. Еще с вечера стали копиться тучи, 
густые, тяжелые, черные, и когда смеркалось, то непонятно стало, то ли 
наступила ночь, то ли тучи вконец обволокли Москву?
   И вдруг – враз – дюжина огненных сполохов распорола тьму, и, будто повинуясь 
поданному молниями знаку, со всех сторон рванулись к Москве сокрушительные 
потоки воздушных вихрей.
   А вслед за тем стали падать заборы и старые деревья, и полетели с ветхих изб 
крыши, и сами собой стали раскачиваться церковные колокола, вплетая гул и звон 
в собачий вой и вопли выбегавших на улицу до смерти напуганных людей. И над 
всем этим оглушающим треском и гомоном встал над Москвой огненный колокол 
Великого Пожара.
   …В эту ночь в селе Коломенском Елена Васильевна родила своего первенца, на 
десятый день нареченного Иваном.

   4 сентября наследника русского престола привезли в Троице-Сергиев монастырь. 
Его крестили не в Кремле, а в Троице, потому что основал эту обитель святой 
Сергий Радонежский. До пострижения его звали Варфоломеем, а в день рождения 
наследника – 25 августа – церковь праздновала память святых Варфоломея и Тита. 
И потому-то будущего Ивана Грозного крестили в Троице-Сергиевом монастыре.
   Ползали под ногами юродивые и кричали:
   – Родился Тит – широкий ум!
   Люди же, опасаясь доносчиков, шепотом говорили друг другу:
   – Не бывало никогда такой грозы, как накануне. Видать, родился на горе нам 
грозный царь.
   И еще передавали, что у новорожденного был полон рот зубов и будто 
проезжавшая через Москву казанская ханша сказала:
   – Родился, де, царь, и ему съесть и нас, и вас, и было сие истинной правдой.
   А когда крещение кончилось, вышел на паперть Троицкого собора протодьякон – 
первый бас России – и возгласил громогласно:
   – Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа! Крещен ныне Великого государя и 
Великой государыни сын и наречен Иоанном!
   Это был будущий Иван IV – Грозный.
   И тут же поползли по Москве слухи, что отцом Ивана является не 
пятидесятилетний муж Елены, а молодой князь Иван Федорович Овчина. Потом, когда 
после смерти Василия III стал он откровенным фаворитом и невенчанным мужем 
Елены Васильевны – великой княгини, регентши и правительницы, – слухи эти нашли,
 как всем казалось, еще большее подтверждение.
   Но это будет потом, а в первые годы после развода бывшая жена Василия III 
Соломония – старица Елена жила в монастыре, где и скончалась 18 декабря 1542 
года, пережив на девять лет и своего венценосного супруга, и его вторую жену, 
которая хотя и была младше ее на двадцать лет, умерла на четыре года раньше.
   И тогда воскресла молва о сыне Соломонии Георгии, законном наследнике 
престола, все еще скрывающемся в Керженских лесах.

   Гиль, воровство и кары небесные
   А затем случалось разное: шли один за другим голодные годы, высыхал на корню 
хлеб, горели вокруг Москвы леса и болота, от огня и дыма падали наземь 
опаленные птицы. Для подбиравших их москвичей было это несказанной удачей, ибо 
из-за великой бескормицы ворона стоила на Торгу столько, сколько раньше хорошая 
курица. Там же золото шло за серебро, серебро – за медь, а медные деньги почти 
сплошь были поддельными.
   Голод привел за собой болезни, татьбу и разбои. Ежедень из пыточных 
застенков тащили на плаху лихих людей: за татьбу рубили руки, за разбои – 
голову, фальшивомонетчикам заливали в горло расплавленный металл, но ничто не 
могло остановить злодеев – с каждым днем их становилось все больше.
   В малых городах, где власть была послабее, начинались гиль и воровство.
   Первые вельможи государства ударились в бега, а братья государя – Юрий и 
Андрей – напустили своих холопов на государевы вотчины, творя насилия и 
бесчинства: Юрий дерзнул взять на щит Рязань, а Андрей попытался захватить 
Белоозеро, где в тайниках Белозерского монастыря хранилась великокняжеская 
казна. Братьев усмирили, взяли от них новые крестоцеловальные записи, но стр