олк, за ним – Большой полк, а на его флангах – полки 
Правой и Левой руки. За левым флангом в густой дубраве спрятался Засадный полк, 
которым командовал московский воевода, князь Дмитрий Михайлович 
Боброк-Волынский.
   Сражение, по свидетельству летописи, началось поединком Пересвета со 
знаменитым ордынским богатырем Темир-Мурзой, который у русских был известен как 
богатырь Челубей.
   Воины помчались навстречу друг другу, как «стрелы, выпущенные из лука». Они 
сшиблись на бешеном скаку и оба пали замертво. Вслед за тем две человеческие 
лавы кинулись в смертный бой.
   Незадолго перед тем князь Дмитрий Иванович снял с себя дорогие доспехи и 
надел их на своего любимца Михаила Бренка, поставив его под великокняжеское 
знамя, а сам, одевшись простым воином, вошел в ряды Большого полка и смешался с 
ратниками.
   Битва началась с того, что неприятельская конница смяла Передовой полк и 
стала теснить Большой. Русские рати стали отступать по всему десятиверстному 
фронту, неся тяжелые потери. Потом летописцы записали, что на Куликовом поле 
«кровь лилась, как вода, лошади шли по телам павших, воины задыхались от 
тесноты, а пешая русская рать сначала гнулась, как трава под ветром, а потом 
легла, как скошенное сено».
   Мамай уже торжествовал победу, как вдруг из леса неожиданно вырвался 
Засадный полк и войско ордынцев побежало.
   Русская конница гнала неприятеля пятьдесят верст и остановилась только на 
берегу реки Мечи.
   А в это время воины-пехотинцы, оставшиеся на Куликовом поле, стали разбирать 
груды тел, лежащих по всему полю, и нашли князя Дмитрия Ивановича, казавшегося 
мертвым. Только через долгое время пришел он в себя, и радость победы смешалась 
в его душе с великой горечью из-за того, что в этой битве пали мертвыми десятки 
тысяч его воинов.
   Нам и сегодня неизвестно число потерь, но мы знаем, что после Куликовской 
битвы Русь сильно обезлюдела.
   Академик Д. М. Петрушевский писал: «Оскудела Русская земля воеводами, 
слугами и всяким воинством после Мамаева побоища; невмочь была Московскому 
князю новая битва с татарами, и Русь стала снова платить им дань.
   Но слава и честь Мамаева поражения от этого не убавились; Димитрий получил 
название Донского, и в память Куликовской битвы установлено поминать убитых в 
роды и роды в Димитриевскую субботу. Русская земля увидела, что может одолеть 
татар, что силы у нее на это хватит, если не уйдет эта сила на смуты и усобицы. 
Русские перестали смотреть на татарскую Орду так опасливо, боязливо, как прежде.
 Да и татары были уже не те, что в Батыево время: Куликовская битва много 
сбавила с них спеси».
   Однако сразу же после Куликовской битвы ордынцы вновь подошли к Москве и 
сожгли ее. И все же Куликовская битва была расценена русским народом как 
величайшая победа над Золотой Ордой, которая после поражения на Дону стала 
медленно угасать.
   А Дмитрия Ивановича после одержанной им победы стали называть Донским, как 
после 1240 года его пращура Александра Ярославича, одержавшего победу над 
шведами на Неве, назвали Невским.

   С. М. Соловьев о Дмитрии Донском
   Отношение С. М. Соловьева к Дмитрию Ивановичу Донскому весьма определенно 
выражается в цитатах из его жития и в истолковании посмертного завещания князя.
   Вот эти цитаты:
   «И наружность Димитрия описывается таким образом: „Бяше крепок и мужествен, 
и телом велик, и широк, и плечист, и чреват вельми, и тяжек собою зело, брадою 
ж и власы черн, взором же дивен зело“. В житии прославляется строгая жизнь 
Димитрия, отвращение от забав, благочестие, незлобие, целомудрие до брака и 
после брака; между прочим, говорится: „Аще и книгам научен беаше добре, но 
духовныя книги в сердце своем имяше“».
   «Важные следствия деятельности Димитрия обнаруживаются в его духовном 
завещании; в нем встречаем неслыханное прежде распоряжение: московский князь 
благословляет старшего своего сына Василия великим княжением Владимирским, 
которое зовет своею отчиною. Донской уже не боится соперников для своего сына 
ни из Твери, ни из Суздаля. Кроме Василия у Димитрия оставалось еще пять 
сыновей: Юрий, Андрей, Петр, Иван и Константин; но двое последних были 
малолетки; Константин родился только за четыре дня до смерти отцовской, и 
великий князь поручает свою отчину, Москву, только четверым сыновьям. В этой 
отчине, т. е. в городе Москве и в станах, к ней принадлежащих, Донской владел 
двумя жребиями, жребием отца своего Ивана и дяди Симеона, третьим жребием 
владел Владимир Андреевич: он остался за ним и теперь. Из двух своих жребиев 
великий князь половину отдает старшему сыну Василию, на старший путь; другая 
половина разделена на три части между остальными сыновьями. Другие города 
Московского княжества разделены между четырьмя сыновьями: Коломна – старшему 
Василию, Звенигород – Юрию, Можайск – Андрею, Дмитров – Петру».
   Кончина Димитрия описывается таким образом: «Разболеся и прискорбен бысть 
вельми, потом же легчае бысть ему; и паки впаде в большую болезнь и стенания 
прииде к сердцю его, яко торгати внутрьним его, и уже приближися к смерти душа».


   Преподобный Сергий Радонежский
   Дмитрий Донской не случайно поехал в Троицкий монастырь просить 
благословения у его игумена – Сергия