краях Европы. Жизнь истовый защитник Древней Веры закончил в схватке с поляками 
князя-вероотступника Мешко, предавшего Богов, и пытавшегося принудить к тому же 
поморян. Что случилось с третьим вождем восстания, Наконом, неизвестно. 
Неизвестно, но предположить можно. Куда было бежать ему и другим уцелевшим 
вождям? В соседние славянские земли, дожидаться участи дружинников Вихмана, 
выданных Оттону князьком-предателем Селибуром?
      При вечной вражде полабских и поморских княжеств их и приняли бы далеко 
не во всех землях. И сама собой напрашивается древняя, задолго до Рюрика с 
братьями протоптанная дорога – Austrvegr, «Восточный Путь» скандинавов, за века 
до них освоенный варяжскими, вендскими мореходами. Там, на Руси – братья, 
родная вера, родная речь (особенно на Севере, в Новгородских краях). Там не 
тлеет торфяной пожар родовых раздоров, кровной мести, многолетних счетов, 
затмевающих в иных глазах и славянское родство, и самих Богов. Туда не 
дотянутся руки ненавистных христиан-немцев. Это лучше, чем прятаться зверями по 
норам в собственной земле. Это лучше, чем терпеть власть захватчиков, видеть 
ежедневно поругание святынь, осквернение отчих могил, лучше, чем провожать 
глазами все новые караваны Sklave, уходящие на закат, а то и самим брести в тех 
караванах…
           Я уверен – Након, если только остался жив, избрал этот путь. И уж 
точно, с ним или без него, но многие из варягов в те страшные годы уплывали на 
восток. За их спиной несся к небу дым горящих сел и городов. И крик женщин. И 
рев атакующих кнехтов. И свист бичей над рахдонитскими караванами. 
           Плыли лишенные родины. Плыли вдовы, сироты, увозя в скудной клади 
окровавленные, пробитые тевтонским железом рубахи кормильцев и заступников. 
Плыли угрюмые, израненные бойцы. Плыли вожди, чьими землями правил соперник, 
переметнувшийся к врагу или наместник-маркграф.
          Плыли люди, у которых, в отличие от язычников Новгорода и Киева, 
привыкших христиан в худшем случае презирать («уродьство есть!»), были все 
основания их ненавидеть. Люди, более чем готовые к войне с 
христианами-соплеменниками. На языческую чашу неустойчивого равновесия Руси 
ложилась не гиря – тяжелый варяжский меч. Христианская партия, а значит, и 
власть Ольги – или то, что казалось ей властью, - доживали последние годы. Вот 
вдовая княгиня и заметалась, совершая одну ошибку за другой.
          То сватаясь к оголтелому византийскому шовинисту Константину, унижая 
себя и Русь в его дворце. То уговаривая креститься сына, чувства которого к 
новой вере, мягко говоря, не потеплели после поездки в Царьград. То, наконец, 
бросаясь за подмогой к тем, кто и выжил с  родных мест напугавших ее язычников. 
Последнее уже было совершенным политическим самоубийством. Ведь не могли не 
знать на Руси, ЧЕМ была для славян держава Оттона и Юдифи. И равнодушными к 
этому быть не могли. Особенно варяжская знать. Особенно после появления 
беженцев.
          Да и великий князь уже не был подростком, способным лишь глотать злые 
слезы, глядя на добровольный позор матери. Как истый язычник, Святослав чтил 
старших в роду. И именно как почтительный сын, он должен был помешать Ольге и 
впредь позорить себя и Русь, навлекая на себя, - да и на весь народ – гнев 
Богов.
          Он и помешал. В летописях сказано: Святослав «матери своей блаженные 
Елены не послушавшу, креститься не восхотешу и многих христиан изби». «Житие св.
 Ольги» пышет злобой сквозь десять с гаком веков: «Сын же ее великий князь 
Святослав, яко зверь был обычаем… не смыслил, не разумел, во тьме ходя и не 
желая видеть славы господа… зверским нравом живый». Очевидно, переворот в Киеве 
был не бескровен, хотя немало вооруженных сторонников Ольги могли уцелеть. В те 
годы в Византии появляются дружины «россов», сражающиеся в Италии и на Ближнем 
Востоке. Скорее всего, это и есть русские христиане, спешно покинувшие 
отечество. Может, среди них были и те варяги-христиане, которых на свою беду 
взял в дружину отец Святослава. Им, если дожили, точно не оставалось места на 
Руси после падения Ольги-Елены. Любопытно, задумались ли они хотя бы там, 
почему потомки римлян, покорителей полумира, крестившись, оказались на 
четвертинке владений предков и вынуждены нанимать их, вчерашних язычников? 
Поняли ли, вблизи нюхнув византийской жизни, что выбрали? Я не про убийц Игоря, 
с ними все ясно. Я про остальных. Поняли? Не узнать. А жаль…
           Ничего не подозревавшего Адальберта, радостно явившегося принимать в 
«духовное окормление» державу сынов Сокола, встретили в Киеве так, что 
новоявленный епископ едва унес ноги. Он еще долго плакался на коварство русов, 
и «Хроники продолжателя Регинона» эхом отзываются на его стенания и скрежет 
зубовный: «В 962 году возвратился Адальберт, поставленный в епископы ругам, ибо 
не успел ни в чем том, за чем был послан, и видел свои старания напрасными. На 
обратном пути многие из его спутников были убиты, сам же он с великим трудом 
едва спасся».. Вот уж и правда – коварство. Обещали без боя сдать страну, 
превосходящую по размеру державу Оттона чуть не в два раза – и такой облом…
          Титмар Мезербургский поколение спустя уточняет в своей «Хронике», что 
Адальберта изгнали именно язычники, словно предвидя, что через тысячу лет это 
событие постараются свести к ссоре Адальберта с самой Ольгой, или недовольству 
киевских христиан (якобы византийской ориентации) западным проповедником.
     Вместе с Адальбертом и его спутниками на запад бежали и иные их русские 
единоверцы. Во всяком случае, пять лет спустя, в 967 году папа Иоанн XIII, 
особою буллой дозволяя основать пражское епископство, строжайше воспрещает 
брать в епископы русских священников. Они-де ведут богослужение на славянском 
языке. Даже скучно говорить, что ни малейших признаков «норманнского» 
происхождения крещеных русов и их пастырей папа не заметил. Их попросту не было