данным автором можно согласиться. Он приходит к выводу, что после ухода самых 
ревностных сторонников древней веры на Дунай с князем Святославом, в Киеве 
исподволь возросло влияние христианской общины. Та же Иоакимовская летопись 
говорит о симпатиях Ярополка к христианам и христианах в его окружении. Это 
подтверждают другая, Никоновская, летопись и данные западных хроник. Послы 
Ярополка в Германию в 973 году, в Кведлинбурге, участвуют в праздновании пасхи, 
что, конечно, было бы невозможно, будь они язычниками. А то, что именно они 
представляли в державе Оттона киевского князя, говорит о большой роли этих 
христиан. Гумилев считает, что описанная Иоакимовской летописью расправа с 
христианами в войске Святослава, произошла уже после того, как русы оставили 
Доростол. Свенельд у него – глава уцелевших христиан, которые вместе с ним 
«бежали степью в Киев», тогда как Святослав с «верными языческими воинами пошел 
речным путем». Однако, как я уже показал, расправа над христианами скорее всего 
произошла не после окончания военных действий, а после падения Преславы. 
Известия о ней дошли в Киев с гонцами, принесшими приказ о разрушении церквей, 
равно как и угроза поголовного истребления христиан. Святослав обычно исполнял 
свои угрозы и обещания. Христиане Киева должны были это знать. Поэтому в их 
жизненных интересах было устроить в Киеве в отсутствие государя и самых ярых 
его единомышленников тихий переворот. С сохранением княжеского стола за сыном 
государя, дабы не восстанавливать против себя киевлян. Свенельд мог явиться к 
уже созревшему заговору со сравнительно небольшим отрядом. Ему предложили 
участие в нем – и старый воевода согласился. Был ли Свенельд все это время 
тайным христианином, сказать невозможно. «Варяжское» (вроде бы, хоть летописец 
нигде не именует его варягом) имя, и появление его на страницах летописей в то 
же время, когда Игорь так неудачно пополнил выжженную греческим огнем дружину, 
дают, вроде бы, возможность дать положительный ответ. Но… как говаривал еще 
Михайло Васильевич Ломоносов: «вероятности отрещись не могу; достоверности не 
вижу». Могло быть все что угодно, вплоть до отчаянных попыток Свенельда 
перехитрить заговорщиков и спасти вождя, удавшихся, но, увы – запоздавших. 
Кроме христиан, в заговор могли войти и столпы городской общины Киева, 
уязвленные тем, что перенос столицы, расширение державы, задуманное Святославом,
 отодвигает стольный Киев на второй план, превращая его в глухую провинцию. В 
поведении приехавших за князем новгородцев и отношении к ним князя столичные 
мужи вполне могли увидеть собственное будущее – при Святославе. Так что вновь 
оправдались намеки Цимисхия. «Германцы» нашлись и в окружении Святослава. 
Интересы христиан Киева и христиан Константинополя сошлись. Как в Болгарии во 
времена Бориса, христиане не просто вмешались в политику, как было при убийстве 
Игоря, но пошли об руку с врагами своего племени.
     И. Я. Фроянов замечает: «Причина неприятия киянами Святослава возникла, 
по-видимому, не на религиозной, а на политической почве». Хочется процитировать 
другие слова из той же работы выдающегося историка, сказанные, правда, по 
другому поводу: «приведенные выше соображения…базируются на слишком упрощенном, 
прямолинейном понимании восточнославянской истории, на избыточной вере в 
способность открыть ее тайны одним лишь ключом материалистического познания. 
Однако следует отказаться от закоренелых привычек и сделать более разнообразным 
инструментарий проникновения в секреты прошлого, иначе – подойти к проблеме… не 
только с материальной, но и с духовной, религиозной точки зрения». Это сказано 
по поводу зарытия кладов. Право, трудно бывает понять и лучших из историков, 
когда они готовы увидеть духовный смысл в закапывании золота в землю, но не 
хотят его видеть в столкновении вер, в религиозной войне.
     Однако, в истории гибели Святослава есть и еще один слой, еще один 
подтекст. Этот подтекст, предупрежу сразу, читатель, для тех, кто всерьез готов 
сменить заржавевший материалистический «инструментарий проникновения в секреты 
прошлого». Материалисты вольны не читать этот абзац или полагать все сказанное 
в нем шуткой автора. Помните загадочного всадника на белом коне, явившегося в 
буре и грозе и обрушившегося на полки русов под Доростолом? Ромеи увидели в нем 
Федора Стратилата. А кого могли увидеть в нем русы? Кто он, Воин на белом коне, 
скачущий впереди бури? Уж не сам ли Метатель Молний? В скандинавском эпосе есть 
немало примеров тому, как Бог – покровитель героя, с оружием в руках встает 
против него в сражении. И это означает одно – срок, отведенный Пряхой земной 
жизни героя, окончен. Валгалла, Покой Павших, ждет его. Есть схожий сюжет и в 
русском эпосе, в сюжете с выразительным названием «Отчего перевелись богатыри 
на Руси». После страшной, но победоносной битвы с врагами молодые богатыри 
начинают хвастать, что способны одолеть даже небесную силу. И небесное воинство 
принимает вызов. Бессильные против воителей небес, богатыри скрываются в 
пещерах, окаменевают, уходят в монахи – проще говоря, уходят в другой мир. Так 
не было ли и здесь того же? Может, оттого и идет  Святослав в ловушку столь 
хладнокровно и бесстрастно, что знает – его срок настал? Говорят, герои былых 
времен знали свою судьбу. Может быть, Святослав уже увидел приближение времени 
в глазах Всадника под стенами Доростола. И хотел только одного – принять 
Таинство Смерти из рук честного врага. Не клятвопреступника и братоубийцы. Не 
раба Распятого Мертвеца. В остальном же ромеи ничем не отличались в глазах 
русов от степняков.
     Смерти князь не боялся. Как скажет одни из его потомков: «Дивно ли, если 
муж умер на войне? Умирали так лучшие из предков наших». А в те, языческие 
времена, заветы Высокого – Одина, Волоса русов, изложенные в Старшей Эдде, 
гласили:
     Гибнут стада,
     Родня умирает, 
     И смертен ты сам;