Druzya.org
Возьмемся за руки, Друзья...
 
 
Наши Друзья

Александр Градский
Мемориальный сайт Дольфи. 
				  Светлой памяти детей,
				  погибших  1 июня 2001 года, 
				  а также всем жертвам теракта возле 
				 Тель-Авивского Дельфинариума посвящается...

 
liveinternet.ru: показано количество просмотров и посетителей

Библиотека :: История :: История Европы :: История России :: СВЯТОСЛАВ
<<-[Весь Текст]
Страница: из 154
 <<-
 
который его пригласили возглавить. Поскольку на сей раз предложение исходило не 
от «искусственной бабы» Иосифа Вринги, а от вполне настоящей, нестарой и 
привлекательной женщины, Иоанн охотно согласился.
     Кроме него, в заговор вошли Михаил Вурца – тот самый, что первым поднялся 
на стены Антиохии, тысячник Лев Авалант, другой Лев, из старой придворной 
фамилии Педиасимов, и даже неведомо как затесавшийся в эту компанию крещеный 
негр Феодор Аципофеодор. Во всяком случае, византийские источники именуют его 
темнокожим. Что это может означать, если типичного византийца Фоку наш знакомый,
 посол Лиутпранд, называл «черным эфиопом», судите, читатель, сами.
     Но, конечно, душой заговора была судьба императоров, прекрасная Феофано. 
Она обеспечивала связь между заговорщиками, принимая курьеров в «темной 
каморке» в глубине своего будуара. И можно не сомневаться, что именно она 
вовлекла в заговор львиную долю его участников.
     Цимисхий, этот армянский Бонапарт, рвался к власти, да и к мести Никифору 
за нанесенную обиду. Кстати, его прозвище, на родном языке полководца 
произносившееся как «Чмушк», значило то же самое, что и другое, латинское, под 
которым вошел в историю один из государей древнего, первого Рима. Гай Юлий 
Цезарь Калигула – Гай Юлий Цезарь Сапожок. Михаил Вурца злился на Никифора за 
то, что тот не оценил его доблесть при взятии Антиохии, не наградил, да еще и 
отчитал последними словами. Не иначе, осторожного Фоку взбесил лихой авантюризм 
Вурцы. Возможны и иные причины, которых уже не узнать, как не узнать мотивов 
иных заговорщиков. Мы можем только предполагать, что Авалант примкнул к 
заговору из личной преданности Цимисхию, а утонченного потомственного 
придворного Педиасима могли увлекать презрение и ненависть к солдафону Фоке. 
Что до загадочного Аципофеодора, то его уж наверняка вовлекли в интригу 
прелести падкой на экзотику Феофано. 
     А вот что двигало самой императрицей? Просто женская тяга к новому, 
модному, не успевшему надоесть? Или многострастную императрицу вывел из себя 
аскетизм венценосного муженька?
     Или просто то, что Фока не стал покорной игрушкой ее прихотей, ее, 
собственноручно отравившей прежнего мужа, расчищая ему дорогу на трон? То, что 
он осмелился иметь какие-то дела, какие-то интересы кроме нее, единственной? 
«Меня использовали!» – вечный вопль разъяренной женщины, не сумевшей 
использовать мужчину. Что ж, она имела все основания полагать, что новый 
государь будет обязан ей много большим. Она извлекла его из ссылки, она нашла 
людей для заговора, она обеспечивала связь и проникновение во дворец. Фока был 
обязан престолом ей и армии, его преемник будет обязан ей, только ей!
     Но сам-то Фока… откуда такое безоглядное доверие к женщине, которой 
приписывали смерть свекра и уверенно обвиняли в смерти первого мужа? Возможно, 
Никифор и впрямь любил великолепную Феофано. Возможно также, что дело тут в 
столь же вечном мужском убеждении, что женщина, предавшая другого ради тебя, 
делает это из-за его пороков или твоих достоинств. Что она вообще предала ради 
тебя. Глубочайшая и очень опасная ошибка. Женщина либо не способна изменить, 
что случается крайне редко, либо способна, и это значит, что завтра она изменит 
тебе. А изменяет женщина исключительно ради себя любимой.
     Вот Цимисхий, как показали дальнейшие события, это отлично понимал. Но не 
будем опережать их, эти события.
     Итак, настал день «Ч» для заговорщиков, точнее, ночь – штормовая зимняя 
ночь 10 декабря. Вечером накануне на молебне в дворцовой церкви один из служек 
сунул императору в руку новую анонимную записку с сообщением о готовящемся 
убийстве и советом осмотреть женские покои дворца. Никифор отдал приказ об 
обыске, поручив его придворному евнуху Михаилу, брату патриция Никиты, того 
самого, которого Никифор выкупил у египтян за меч Мухаммеда. Увы, Михаил был 
преступно невнимателен в обыске. То ли евнух боялся Феофано, то ли сам был 
посвящен в заговор, и император напрасно доверился брату спасенного им человека.
 Впрочем, глава заговорщиков, Цимисхий, приходился двоюродным братом самому 
Фоке.
     Получив доклад, Никифор несколько успокоился и уединился в своих покоях, 
на войлоке, укрывшись вместо одеяла рясой своего покойного дяди, известного 
благочестием и святостью монаха по имени Михаил. Через некоторое время к нему 
пришла супруга, завела разговор о болгарских девочках-заложницах – тех самых 
«невестах». Забеспокоилась: «бедняжки, наверно, боятся – даже здесь слышно, как 
ревет море. Я схожу, проведаю их, а потом вернусь, так что не закрывай дверь, 
любимый». И, взглянув в последний раз в глаза обреченному ей мужу, Феофано 
покинула его. А Фока снова принялся молиться, но потом усталость и напряжение 
последних дней взяли свое – цесарь уснул.
     По жутковатой иронии судьбы, именно в этот день ему доложили об окончании 
строительства укреплений вокруг дворца. «Тот, кто крепко строил замок…».
     Убийцы уже были во дворце. На набережной дворцового парка они дожидались 
главы заговора. Вскоре показалась движущаяся по волнам пролива лодка с гребцами.
 Свистал северный пронизывающий ветер, мокрый снег хлестал по лицам убийц. С 
площадки набережной скинули веревку с корзиной, и по одному втащили в ней всех 
прибывших. Цимисхий, словно капитан, покидающий корабль, шел последним.
     На миниатюре византийской летописи, повествующей об этой достойной пера 
Шекспира сцене, изображена сама Феофано, помогающая соучастникам втащить 
корзину с Цимисхием наверх. Рядом – выведенный рукой писца комментарий: «Какое 
же блаженство ты испытала во время убийства? Себя пожалей, несчастная – из-за 
своего злодеяния печальную долю ты нашла в поцелуях». Современник убийства, 
араб ибн Аль Атир, рассказывает о проникновении убийц во дворец по иному. Этот 
романтичный земляк Шахрезады утверждает, что Цимисхий со товарищи проникли во 
 
<<-[Весь Текст]
Страница: из 154
 <<-