приходящих-де с севера скандинавских «находников» они позаимствуют у туземцев.
           Сейчас выяснено, что Приильменье заселили (притом – примерно 
одновременно с финскими племенами) выходцы из вендского Поморья. Там их предки 
встречались с датскими и шведскими соседями за тысячи верст от ближайшего финна.
 Естественно, им не было никакого смысла называть их финским или эстонским 
словом, как украинский крестьянин не стал бы называть татарина-крымчака 
удмуртским «бигер» или марийским «суас».
         Считалось, что в древнерусском языке очень много норманнских 
заимствований.  Князь, смерд, гридень, вира, вервь – все эти слова считали 
норманнскими. Понятное дело, не могло же двухвековое господство иноязычного 
племени не оставить следов в языке. Датчане, лет пятьдесят хозяйничавшие на 
части английской земли, и то обогатили английский язык 10% корней. Один такой 
корень мы сами нынче нередко употребляем, называя благополучный исход 
«хэппи-эндом», или распевая на именинах приятеля «Хэппи бесдэй ту ю!», или 
подбирая на Новый Год открытку с надписью «Happy New Year!». Шутка Судьбы – 
слово для счастья принесли в английский язык кровожадные завоеватели, датские 
викинги.
          В XIX веке И. И. Срезневский произвел ревизию «заимствований». 
Выяснилось, что часть из них встречается в языках иных славянских народов, 
причем в краях, куда живой скандинав отроду не забредал, другие – превосходно 
объясняются из славянских корней. Например, русское «гридь» – дружина – нашло 
подобие в хорутанском «грида» – ватага, гурьба. Производное от него «гридень, 
гридин» – дружинник, воин – в чешском «грдина» – герой, богатырь. Достоверных 
заимствований Срезневский насчитал… 10 слов. Не 10 % корней – 10 слов. И то 
иные – «тиун», «щеляг» - могли быть заимствованы через посредство западных 
славян. У тех же поляков были «тивун» и «щелонг», с теми же значениями 
старосты-управителя и серебряной монеты.
            И так далее, и так далее, и так далее… рухнули или рушатся едва ли 
не все современные норманнской теории научные представления о прошлом нашего 
народа…
           Была в Средние века такая легенда: в городе Мекке, в тайном покое 
гроб пророка Магомета висит. Без цепей, без опор, силой неведомой держится.
          В городе Мекке не был, не знаю. А в науке нашей висит такой, без 
соседей, без опор, тень непроглядную наводит на начало величайшего в мировой 
истории государства, на происхождение нашего народа. Норманнская теория звать.
         Силы же, ее держащие, вполне ведомы. Не место и не время говорить обо 
всех их. Но одну читатель уже узнал. Эта та же сила, что мешает игроку спокойно 
сказать: «Я проиграл, господа», и выложить на стол проигранную ставку, 
заставляя вместо того подтирать на картах очки и тянуться к манжете за запасным 
козырем. Остальные тоже имеют не больше отношения к науке. Возьму на себя 
смелость сказать – Шлецер, настоящий ученый, по-немецки острый и честный ум, в 
наше время не был бы «неонорманнистом».
           Что наше время – уже в XIX столетии честным ученым в Магометовом 
гробу становилось душно и неуютно. Не зря же  М. П. Погодин, почитавшийся за 
столпа норманнизма, цитировал Гельмольда – «Маркоманнами называется обыкновенно 
люди, отовсюду собранные, которые населяют марку. В славянской земле много 
марок, из которых не последняя наша Вагирская провинция, имеющая мужей сильных 
и опытных в битвах, как из датчан, так и из славян» – и восклицал: «Чуть ли не 
в этом месте Гельмольда, и чуть ли не в этом углу Варяжского моря заключается 
ключ к тайне варягов и руси». 
         Что значит – истинный ученый! Ведь он почти угадал… но, – увы, пойти 
дальше не успел или не посмел. В его время норманнизм уже неотвратимо 
превращался из научной теории в Магометов гроб, неохотно отпускавший свои 
жертвы. Новому же поколению постояльцев, в отличие от великана Погодина, в 
гробу уютно и просторно. Они ревниво защищают его от посягательств извне. Я бы 
сказал, что они прижились… но разве в гробах – живут?
         Не будем, читатель, уподобляться некромантам и искать в гробу ответ на 
наши вопросы. Как говорил Шергин – «живой живое и думает».
        Русь – варяги, говорите? Хорошо, пусть.
        А кто такие варяги?

2. Варяги – незамеченная загадка.
     
Я пью за варягов, за дедов лихих, 
Кем русская сила подъята,
Кем славен наш Киев, кем грек приутих, 
За синее море, которое их,
Шумя, принесло от заката.
А. К. Толстой «Змей Тугарин» 

           Читатель, любящий историю! Боюсь, вам при чтении этой главы придется 
позабыть многое из прочтенного. Оттого, что историки – не говорю уж о писателях 
– обращаются со словом «варяги» с великолепной безответственностью. Походя 
бросают фразы вроде «варяжский конунг», или говорят о «варяжском витязе 
Харальде Суровом» или «варяжских наемниках Рагнаре и Эймунде», при том, что ни 
в летописях, ни в сагах вы не найдете словосочетания «варяжский конунг». Саги о 
Харальде, Эймунде и Рагнаре их нигде не называют ни варягами, ни верингами… 
зато у читателя складывается устойчивая иллюзия, что слово «варяг» – просто 
синоним слову «норманн». Такое, мол, как пишут в словарях, «древнерусское 
название скандинавов».