в. манихейство распространилось в Лангедоке и сомкнулось с 
аналогичными учениями Болгарии. В 1022 г. в Орлеане были сожжены десять катаров,
 среди которых были духовник короля Роберта I Этьен, схоластик Лизой и капеллан 
Гериберт. В отличие от многих патриархальных и плебейских антицерковных 
движений катары были социально разнообразны, что способствовало успехам их 
учения.]. Зло вечно. Это материя, оживленная духом, но обволокшая его собой. 
Зло мира – это мучение духа в тенетах материи; следовательно, все материальное 
– источник зла. А раз так, то зло – это любые вещи, в том числе храмы и иконы, 
кресты и тела людей. И все это подлежит уничтожению. Самым простым выходом для 
манихеев было бы самоубийство, но они ввели в свою доктрину учение о 
переселении душ. Это значит, что смерть ввергает самоубийцу в новое рождение, 
со всеми вытекающими отсюда неприятностями. Поэтому ради спасения души 
предлагалось другое: изнурение плоти либо аскезой, либо неистовым развратом, 
после чего ослабевшая материя должна выпустить душу из своих когтей. Только эта 
цель признавалась манихеями достойной, а что касается земных дел, то мораль, 
естественно, упразднялась. Ведь если материя – зло, то любое истребление ее – 
благо, будь то убийство, ложь, предательство... все не имеет никакого значения. 
По отношению к предметам материального мира было все позволено.
   В учении о предопределении, т. е. об ответственности за свои грехи, наиболее 
актуальном для того времени, катары совмещали августинизм Готшалька и 
космологию Эригены. Они отрицали свободу воли у человека и делили людей на 
сотворенных добрым и злым богами. Первые могут сделать зло лишь против воли, и, 
следовательно, грех не вменяется им в вину, а может только отсрочить их 
«возвращение домой». При этом они постулировали пресуществование душ и 
метампсихозис. Этим «возвращением» они смыкаются с космологией Эригены, с той 
лишь разницей, что последний отрицал злое начало; зато он называл Бога – 
«божественный мрак», так что неясно, кому он поклонялся: Богу или сатане? С 
точки зрения его учеников – монахов, логичнее было второе решение, так как 
«божественный мрак» (несотворенное и творящее) принимал в себя обратно не свою 
эманацию, т. е. идеи (сотворенное и творящее), и невидимые вещи, наполняющие 
мир (сотворенное и не творящее), а неупокоенные души мертвецов (не сотворенное 
и не творящее), т. е. попросту «нежить», вампиров, которых люди боятся и 
которые имеют псевдосуществование при злой (для людей) активности. Переводя эту 
дилемму на язык современных понятий, можно сказать, что в возникшей системе 
представлений роль дьявола играл вакуум, который, как известно, при 
столкновении с материей весьма активен, хотя без нее лишен существования. Но 
поскольку живое воображение людей того времени требовало персонификации и 
доброго и злого начала, то катары объединили злого бога с богом Ветхого Завета 
– Яхве, переменчивым, жестоким и лживым, создавшим материальный мир для 
издевательства над людьми.
   Но тут средневековый христианин сразу задавал вопрос: а как же Христос, 
который был и человеком? На это были приготовлены два ответа: явный для 
новообращенных и тайный для посвященных. Явно объяснялось, что «Христос имел 
небесное, эфирное тело, когда вселился в Марию. Он вышел из нее столь же чуждым 
материи, каким был прежде... Он не имел надобности ни в чем земном, и если он 
видимо ел и пил, то делал это для людей, чтобы не заподозрить себя перед 
сатаной, который искал случая погубить „Избавителя“. Однако для „верных“ (так 
назывались члены общины) предлагалось другое объяснение: „Христос – творение 
демона: он пришел в мир, чтобы обмануть людей и помешать их спасению. Настоящий 
же не приходил, а жил в особом мире, в небесном Иерусалиме“ [47, с. 194—195].
   Довольно деталей. Нет и не может быть сомнений в том, что манихейство в 
Провансе и Ломбардии не ересь, а просто антихристианство и что оно дальше от 
христианства, нежели ислам и даже теистический буддизм. Однако если перейти от 
теологии к истории культуры, то вывод будет иным. Бог и дьявол в манихейской 
концепции сохранились, но поменялись местами. Именно поэтому новое исповедание 
имело в XII в. такой грандиозный успех. Экзотической была сама концепция, а 
детали ее привычны, и замена плюса на минус для восприятия богоискателей 
оказалась легка. Следовательно, в смене знака мог найти выражение любой протест,
 любое неприятие действительности, в самом деле весьма непривлекательной. Кроме 
того, манихейское учение распадалось на множество направлений, мироощущений, 
мировоззрений и степеней концентрации, чему способствовали в разной мере 
пассионарность новообращенных, позволявшая им не бояться костра, и оправдание 
лжи, с помощью которой они не только иногда спасали себя, но наносили своим 
противникам неотразимые губительные удары.
   Ради успеха пропаганды своего учения катары часто меняли одежду, проникая в 
города и села, то как пилигримы, то как купцы, но чаще всего как 
ремесленники-ткачи, потому что ткачу было легко попасть на работу и завязать 
нужные связи, самому оставаясь незамеченным. Отсюда видно, что здесь не 
классовое антифеодальное движение масс, а маскировка членов организации, 
объединенной властью манихейского «папы», жившего, как говорили, в Болгарии.
   Но почему же манихейские ученые не смогли вытеснить христианства, особенно 
когда папы воевали с императорами, а схоласты тратили силы на бесплодные споры 
друг с другом? Пожалуй, потому, что манихейству противостояло неосознанное 
мировоззрение, которое мы попробуем сформулировать здесь. Бог сотворил Землю, 
но дьявол – князь мира сего; на Земле дьявол сильнее Бога, но именно поэтому 
благородный рыцарь и монах-подвижник должны встать на защиту слабого и бороться 
с сильным врагом до последней капли крови. Ведь не в силе Бог, а в правде, и 
творение Его – Земля прекрасна, а Зло пр