н, на котором видны 
могилы «богатырей», живших и похороненных еще до Мухаммеда, как объяснили нам 
сотрудники местного музея.

   Мы подошли к надгробиям и узнали в них те самые плиты, которые в беспорядке 
валялись на морском берегу. Очевидно, когда-то потребовался материал для 
ремонта конца стены и кто-то бесцеремонно воспользовался готовыми плитами. Тут 
невольно вспомнился эпизод, происшедший здесь в 1587 г. Шедший однажды с севера 
караван остановился у стены на ночлег, чтобы утром, когда откроют ворота, идти 
дальше через город. Однако утром привратники убедились, что каравана нет – 
верблюды обошли стену в воде. После этого шах Аббас I приказал соорудить в море,
 «там, где глубины достаточны, чтобы их не могли пройти верблюды, большую башню 
и соединить ее с берегом стеной» [цит. по: 3, с. 138]. Самое простое для 
строителей было взять плиты уже неохраняемых могил и перетащить их на место 
работ. Таким образом, мы истолковали совпадение наших утренней и вечерней 
находок, заодно отметив абсолютную отметку башни Аббаса – минус 28,5 м.

   Четвертый день в Дербенте (вторник, 8 августа)
   Будто назло нам, буря усиливалась. О том, чтобы выйти в море, не могло быть 
и речи. Поэтому мы поставили опыт наблюдения с водонапорной башни. С вершины 
этого неуклюжего деревянного сооружения берег просматривался на расстояние, 
значительно превышавшее то, которое нас интересовало. Зеленые волны в глубоких 
местах казались рябью, но, сталкиваясь с прибрежными скалами, находившимися на 
глубине 2—3 м, они вспенивались и превращались в белых барашков. И вот мы ясно 
увидели, что на прямой линии в створе стены образуются точно такие же барашки, 
как у берега. Значит, волны нижними концами задевали о препятствие, которым 
могли быть только камни стены. Применив наши нехитрые измерительные приборы, мы 
отметили точки наибольших волнений, т. е. наибольшие скопления строительных 
остатков. Самая далекая находилась в 300 м от берега и самая близкая – в 
100—150 м. Между ними был небольшой перерыв, где море было чуть спокойнее. 
Таким образом, мы определили пункты, на которые следовало обратить наибольшее 
внимание. Для их первичного исследования требовалось всего два-три дня тихой 
погоды, а ее не было. Наш хозяин, Василий Васильевич, лукаво улыбаясь, говорил 
нам: «Море не хочет выдавать свои тайны», и в тот момент мы были готовы 
поверить, что он прав. Но я помнил, что небольшой циклон проходит в течение 
трех дней, а в том, что это был именно циклон, легко было убедиться по 
направлению ветра. Поэтому мы не теряли уверенности, что завтра выйдем в море. 
Время, освободившееся по вине погоды, мы использовали на осмотр северной стены. 
Было просто удивительно, как точно и четко чувствовали иранские архитекторы VI 
в. размежевание ландшафтных зон. На север, насколько хватало глаз, простирается 
знойная, выгоревшая степь. Это вариант уже знакомого нам ландшафта, 
вытянувшегося языком между отрогами Кавказского хребта и берегом Каспийского 
моря. Он доходит до подножия Дербентской стены и кончается. К югу лежат склоны 
холмов, перемешанные с зарослями орешника и какими-то причудливыми кустами. 
Здесь даже воздух другой, такой же горячий, но пряный и немного терпкий. Здесь 
другая жизнь и другие культурные традиции ощущаются не только в каждом здании, 
а даже в каждом камне или обломке сосуда. Это место, где люди жили оседло и 
обороняли свою землю от северных кочевников.
   Хотя стена описана безукоризненно, мы все-таки наткнулись на один факт, 
которому сначала не придали значения. То тут, то там южнее самой стены в землю 
были вкопаны огромные глиняные амфоры. Сейчас многие из них разбиты, но 
остались ямы и черепки. Несомненно, это были сосуды для воды, необходимой 
защитникам стены. В жаркое время под прямыми лучами солнца без воды долго не 
продержишься, и персидские строители, учитывая трудность постоянного 
водоснабжения в условиях осады, подготовили водохранилища, в которых вода 
сохраняла прохладу и долго не портилась. Но мы еще не осознали важность этого 
наблюдения и связанных с ним выводов. Наши мысли стремились к морю.

   Пятый день в Дербенте (среда, 9 августа)
   Утро было тихим. Зеленая гладь моря казалась пронизанной пунцовыми лучами 
восходящего солнца. В 5 часов утра мы столкнули лодку в воду и в половине 
шестого были уже в створе стены. Розовые лучи сменились оранжевыми – солнце 
оторвалось от линии горизонта.
   Первая точка опускания находилась в 100 м от берега. Она нас задержала 
ненадолго. Мы установили контур развала плит: он тянулся на 30 м к северу и на 
40 м к югу при глубине 2 м. Не задерживаясь, мы двинулись на следующую точку и 
тут сделали тактическую ошибку.
   Вместо того чтобы пройти 100 м и продолжать опускание, мы вздумали сразу 
подсечь конец стены со стороны моря. Собственно говоря, это было целесообразно 
при условии, что погода не изменится, а о последнем мы в увлечении работой не 
подумали.
   Итак, в 7 часов мы оказались на расстоянии 600 м от берега и установили, что 
там, на глубине 5,5 м, только ровное песчаное дно, без следов человеческой 
деятельности. Продвинулись на 100 м мористее – глубина 7,3 м и то же самое. 
Значит, здесь, на абсолютной отметке минус 36 м (самая низкая береговая 
терраса), в VI в. было глубокое море.
   Мы вернулись на точку в 300 м от берега и обнаружили конец стены. Это нас 
очень обрадовало, так как подводные наблюдения подтвердили наблюдения с 
водонапорной башни. Мористее был найден в створе стены только один большой 
камень со следами обработки, очевидно, оброненный там случайно. Техника съемки 
в этот день была далеко не совершенна. Сначала я плавал в тихой воде и через 
стекло маски рассматривал дно, устанавливая объект и задачу. Затем я влезал в 
лодку и брался за компас и дневник, а Геля (Прохоров) опускался на дно и 
дополнял визуальные наблюдения, ощупывая камни. Затем он в