дом церковный, а первую держать по закону».
     Появление монастырей в период княжения Ярослава обусловило наличие в 
церковном уставе князя узаконений, касающихся монашества. Составителей устава 
очень тревожили моральные аспекты поведения братьев и сестер во Христе. За 
«блуд» с «черницею» (монахиней) надо было выложить круглую сумму — 100 гривен. 
Относительно же монаха или монахини, «впавших в блуд», епископ по своему 
усмотрению определял меру пресечения. То же самое грозило попу и попадье, 
попавшим в сети порока. Обильные возлияния среди духовенства были столь 
привычным занятием, что провинившимися считали лишь тех попов и «чернецов» 
(монахов), которые «упивались без времени», то есть в неподходящий момент, 
например во время службы.
     Уход из монашества считался серьезным прегрешением, караемым епископом: 
«Аще чернець или черница рострижеться, епископу в вине, во что их обрядит».
     Церковный устав Ярослава предоставлял епископу право взимания судебного 
штрафа с поджигателей: «Аже кто зажьжеть двор, или гумно, или что иное, 
епископу 100 гривен, а князь казнить». Общему суду епископа и князя 
подвергались «тати» (воры), укравшие коноплю, лен, «всякое жито», одежду, 
исподнюю и верхнюю. Все эти и многие другие правонарушения, отданные уставом 
Ярослава на суд церкви, приносили ей крупные доходы.
     В уставе князя Всеволода Мстиславича (11361137), составленном для 
новгородского епископа, находим немало из того, о чем говорилось в уставе 
Владимира. Но есть здесь некоторые дополнения, а также конкретные черты из 
новгородской действительности. Всеволод Мстиславич передал епископу суд по 
торговым делам. Прежде торговыми весами и мерилами распоряжалось Иванское сто — 
купеческое объединение в Новгороде. Теперь распоряжение становилось совместным. 
Епископ должен был «блюсти без пакости» образцы мер и весов, не «умаливати» их 
и не «умноживати». Если же ктонибудь «скривится» (нарушит упомянутые эталоны), 
то его «живот» (имущество) конфискуется и делится на три части, одна из которых 
шла «святей Софи», то есть новгородскому епископу.
     Суды, отправляемые епископом, его надзор за эталонами мер и весов, 
взимание торговых пошлин делали древнерусскую церковь с момента ее учреждения 
организацией с публичноправовыми полномочиями, в конечном счете — 
носительницей светской власти, в очерченных уставами пределах. Если десятина 
являла собой уступку князем части собственных доходов, то церковные суды — 
частичную уступку власти. Последняя мера была вызвана не только необходимостью 
материального обеспечения церкви, но и социальными условиями Руси, где знатные 
люди выступали в качестве общественных лидеров, облеченных властью. Знатность 
являлась синонимом общественной и политической активности. Поэтому высшее 
духовенство не могло замкнуться в узком кругу церковных интересов и взяло на 
себя часть общеполезных функций. В результате оно как бы обмирщвлялось, 
увлекаемое суетой текущей жизни. И в этом сказывалось воздействие общества, 
открывшего двери своего дома христианству. Подобное обмиршвление находило 
выражение и в других областях деятельности древнерусского духовенства, о чем 
речь пойдет дальше. Хотелось бы подчеркнуть: ни десятина, ни церковные суды, 
обозначенные уставом Владимира и других князей, не имели феодального характера. 
Показательно, что в них нет никаких упоминаний о земельной собственности церкви.
 На этот факт обратили внимание историки. Известный советский исследователь 
княжеских уставов Я.Н. Щапов пишет: «Важной особенностью устава Владимира 
является отсутствие землевладения среди названных в нем источников 
материального обеспечения церкви». Исследователь объясняет это тем, что 
первоначальная основа устава «складывалась тогда, когда этот институт 
(землевладение. — И.Ф.) не играл еще важной роли в обеспечении церкви, когда 
основными источниками были только те, которые названы в уставе: десятина и 
церковные суды». [3. Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси 
XIXIV вв. М., 1972. С. 122.] Мысль правильная, но требующая уточнения: 
церковное землевладение в первые десятилетия после «крещения Руси» не играло 
никакой роли. Перечень неземельных доходов древнерусской церкви не исчерпывался 
десятиной, епископскими судами и торговыми платежами. Князья наделяли 
кафедральные церкви городами, иначе — поступались кормами с них. Пожалование 
городов и окружающих их поселений (город не мыслился в те времена без округи) 
нельзя смешивать с феодальным пожалованием, поскольку высшие иерархи получали, 
собственно, не города, а право сбора там доходов, которые раньше поступали 
князю. Первому митрополиту, якобы приглашенному Владимиром из Константинополя, 
был дан город Переяславль на Днепре. При поверхностном взгляде в этом можно 
усмотреть наделение митрополита недвижимостью. Но Русь ХХП веков не знала 
владений городскими поселениями на частном праве. История же самого Переяславля 
довольно внятно рассказывает о большом свободном городе — сначала племенном 
центре, а потом волости. Подобно Киеву и Чернигову, Переяславль никак не мог 
принадлежать частному владельцу, будь то отдельное лицо или корпорация.
     Кафедральные церкви получали в кормление и менее значительные города, чем 
Переяславль. Десятинной церкви, построенной при Владимире, принадлежал город 
Полоный, расположенный неподалеку от Киева. Это был сравнительно крупный город, 
окруженный многочисленными селами, о чем мы узнаем из летописи, которая, 
повествуя о нападении в 1169 году половцев на Киевскую землю, сообщает, что 
кочевники, воевавшие у Полоного, «взяша села без учета с людьми, с мужи и с 
женами, коне и скоты и овце погнаша в Половце». [4. ПСРЛ. М., 1962. Т.1. Стб.
358.] Киевский митрополит, преосвященный Никита, держал город Синелиц, стоявший 
на реке Суле. В 1123 году Никита «в своем граде в Синелице затвори в темнице 
злаго еретика Дмитра». [5. ПСРЛ. СПб., 1862. Т.9. С.132.]
     Передача городов в кормление церкви практиковалась не только в Южной Руси,