ежду 
нами событиях», – пишет апостол Лука в начале своего Евангелия. Дело в том, что 
он писал о вещах, которые христиане того времени хорошо знали. Для них 
написанное в Евангелиях ни в коей мере не было откровением, а просто 
фиксированием и упорядочением, может быть, с какими-то новыми фактами, но не 
более того…
«Во всех памятниках, – пишет протоиерей Александр Шмеман, – мы находим ссылки 
на слова и на учение Христа, очевидно, известные всем с самого начала. И также 
с самого начала от новообращенного перед крещением Церковь требует исповедания 
веры в так называемом “крещальном символе”: кратком перечислении основных истин 
о Христе, что показывает вполне ясное знание о Нем, требуемое от всех христиан.

Поэтому, когда в разных местах начали возникать записи апостольской проповеди, 
церковным сознанием они были сразу восприняты как записи именно изначального, 
знакомого, всеми принятого свидетельства и учения… Каковы бы ни были 
“источники” наших четырех Евангелий и их взаимоотношения, какие бы хитроумные 
гипотезы ни создавали ученые, стараясь восстановить их “генезис”, они были 
приняты Церковью – то есть получили

общее признание
[77]

именно потому, что по своему содержанию они совпадали с образом Христа и 
содержанием Его учения, какими с первого дня знала их Церковь. Мы ничего не 
знаем ни о спорах, ни о сомнениях: принятие или “узнавание” их совершилось, 
можно сказать, “само собой”. Церковь не “санкционировала” Писания Нового Завета,
 а приняла в нем то самое Слово Божие, которое имело изначала как источник 
своего существования».
[78]

В основе своей эти тексты говорили о Христе так же, как и апостолы, то есть 
верно. А чего еще хотеть?

Священные книги изучаются постоянно, и церковной наукой, и светской. Это ведь 
только на первый взгляд все просто: написали Евангелия, перевели их сначала на 
греческий, размножили, потом перевели на латинский, на церковнославянский, на 
русский… На самом деле здесь столько нюансов…

Папирус – материал недолговечный, а жизнь человеческая полна войн и бедствий. 
Древние книги рассыпались от старости, горели в огне пожаров, погибали под 
развалинами разрушенных городов. Для какого-нибудь деятеля, который при слове 
«культура» хватался, за неимением пистолета, за меч, отменным удовольствием 
было поджечь библиотеку и смотреть, как красиво она горит, попивая взятое в 
соседнем подвале вино. Подлинных текстов двухтысячелетней давности практически 
не существует, они известны лишь в позднейших копиях. Книги переписывались от 
руки, так что не исключены и ошибки переписчика, и «редактура», и произвольные 
добавления. Археологи радуются, если удается найти древний клочок папируса, 
ученые – цитату в каком-нибудь документе, подтверждающую подлинность того, что 
мы вроде бы точно знаем. Копирайтов и авторских договоров в те времена также не 
существовало, особенно когда речь шла о литературе
преследуемой
церкви. Поэтому в научной среде до сих пор не утихают споры: когда и кем были 
написаны Евангелия. И, поскольку научная точка зрения то и дело прорывается на 
страницы печати, то надо бы пояснить, в чем тут дело.

Наука всегда требует четких доказательств. Для нее имя автора в начале свитка 
не значит почти ничего, если не подтверждается десятком косвенных свидетельств. 
А проблема датировки древних книг на порядок сложнее, чем когда речь идет об 
археологии. По крайней мере, черепки, по которым определяют возраст раскопок, 
подлинные, а не десятые и двадцатые копии! А Евангелия десятки и сотни раз 
переписывались, и даже самые древние из найденных все равно являются неизвестно 
какими по счету копиями, да еще и с ошибками переписчиков.

Классический пример здесь – тот самый верблюд, который должен был пройти сквозь 
игольное ушко. В Евангелии говорится так:

«И еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому 
войти в Царство Божие»
[79]
.

Каким только образом ни истолковывали эту фразу! Иисус всегда говорил очень 
конкретно, Он не прибегал к столь изысканно-поэтическим постмодернистским 
образам, так что странное сопоставление верблюда и игольного ушка будоражило 
умы читателей, заставляя искать скрытый смысл. В конце концов сошлись на 
следующей версии: в Иерусалимской стене были очень узкие ворота, в которые едва 
проходил взрослый человек, и эти ворота назывались «Иг