вала, мы остановились. Я заставил Финикова и шоферов лечь 
спать, а на себя взял охрану нашего маленького лагеря. Меня поразила тишина, 
царившая среди детей: никто не капризничал, не плакал, они молча жались к своим 
воспитательницам и няням, и личики у них были сосредоточенные.
Когда совсем стемнело, мы тронулись в путь.
– Вы эту дорогу хорошо знаете? – спросил я Михаила Степановича.
– Нет, здесь ездить не приходилось, но вы не беспокойтесь, шоссе идет до самой 
Ветвички и мы его к утру проскочим, а дальше дорога такой чащобой пойдет, что 
никакой немец не увидит.
Тихо зашелестел дождь. Я смертельно устал. Шепот дождя убаюкивал меня, глаза 
слипались, голова упорно падала на грудь, и я уснул. Проснулся оттого, что 
машина остановилась.

– 
Что случилось?

– По полю едем, с дороги сошли, – сердито отвечал Михаил Степанович, – темнота 
ведь, как в животе у негра. Ну-ка, хлопцы, пошукайте дорогу, – обратился он к 
подошедшим Косте и Финикову. Дороги не нашли.
– Пойдем по компасу, – сказал Михаил Степанович, – не стоять же на месте.
Едва мы тронулись, я уснул снова. Сильный толчок машины и громкий окрик 
разбудили меня:
– Ну, куда же этот человек под колеса прет, соображения нет! Чего надо?
Я посмотрел в окно. В нескольких шагах от нас, резко белея в густой черноте 
ночи, стояла женская фигура с раскинутыми в обе стороны руками.
– Гражданка, чего вам надо?
Женщина молчала. Шофер выскочил из кабины, но через минуту, бранясь, вернулся 
обратно:
– Никого нету. Померещилось мне, что ли?!
– Нет, женщина здесь стояла, – сказал я, – высокая, в белом.
– Значит, спряталась, нашла время шутки шутить, а у меня от нее аж мороз по 
коже, – занервничал вдруг Михаил Степанович. Он тронул машину, но колеса не 
успели сделать второй оборот, как белая фигура появилась вновь, и я 
почувствовал от ее появления страх, доходящий до смертного ужаса, особенно от 
предостерегающе раскинутых рук.
– Михаил Степанович, остановитесь! – отчаянно закричал я. Мы оба выскочили из 
кабины, к нам подбежал Костя:
– Что случилось?
Не ожидая нас, Михаил Степанович бросился к стоящей женщине, и через секунду 
оба исчезли из моих глаз.
– Скорей ко мне! – вдруг раздался вблизи его крик. Мы побежали на голос.
– Осторожно, стойте! – сдавленным голосом прошептал он, указывая на что-то 
рядом с нами. Мы посмотрели и отпрянули – там был обрыв. Мы стояли на его краю, 
камешки с шорохом падали вниз, когда мы делали неосторожное движение.
– Почему стоим? – подбежала к нам Светлана.
– Вот поэтому, – проворчал Костя, показывая на обрыв. Светлана ахнула и 
всплеснула руками.
– Кабы не Она, – Михаил Степанович снял шапку, – все бы сейчас там, на дне, 
были.
Его голос дрожал, он едва стоял на ногах.
– Дядя Миша, да кто она-то? – испуганно спросил Костя.
– Ты что, не понимаешь?! Кто же мог быть еще, как не Матерь Божия?!
– Где ж Она была? – робко прошептала Светлана.

– Здесь, сейчас, – так же шепотом ответил Костя и тоже снял шапку.
[264]




Взбранной Воеводе победительная…

Задержалась я у подруги. Заговорилась. Взглянула на часы, одиннадцать вечера. 
Быстро простилась – и на станцию. Идти недалеко, сперва дачными улицами и 
только у станции минут семь леском. Луна на ущербе, темно, от провожатых 
отказалась и побежала. Молодые мы все смелые. Иду и думаю: мама сердиться будет,
 что поздно пришла, а завтра вставать рано к ранней обедне, а потом дел 
невпроворот. Иду быстро, улицы прошла и вбежала в лесок. Темно, мрачно и, 
конечно, страшно, но ничего, тропка широкая, не раз хоженая. Вошла и чувствую: 
домашним духом тянет, а людей – никого. Бегу, и вдруг меня сзади кто-то схватил 
за руки и на голову что-то накинул. Вырываюсь, крикнуть хочу, но мне рукой 
через тряпку рот зажали. Борюсь, вырываюсь, пытаюсь ногами ударить напавших, но 
от сильного удара по голове на какие-то мгновения затихла. Оттащили с тропинки 
в сторону, с головы материю сняли, потом я поняла, что это был пиджак, но рот 
тряпкой зажимают еще. Мужской голос сказал: «Пикнешь – зарежем!» – и нож перед 
глазами появился. «Ложись, дура, будешь тихо себя вести, не убьем», – смотрю на 
человека, один низкий, другой высокий, и от обоих вином пахнет. «Ложись!» – рот 
разжали и толкают на землю, а я шепотом говорю им: «Отпустите, пощадите!» – и 
рванулась, а высокий приставил нож к груди и колет. Поняла, что ничто меня не 
спасет. Высокий парень сказал второму: «Пойди шагов за тридцать к тропке. 
Справлюсь с ней, тебя крикну», – невысокий ушел.
Я стою и отчетливо понимаю, что нет мне сейчас спасения, никто помочь не может. 
Что делать? Как защититься? И вся мысль ушла к Богу: «Помоги, Господи!» Молитв 
вдруг никаких не помню, внезапно возникла только одна, к Богородице, и я 
поняла: одна Матерь Божия может меня спасти, и стала в исступлении читать: 
«Взбранной Воеводе победительная, яко избавльшеся от злых, благодарственная 
восписуем Ти раби Твои, Богородице, но яко имущая державу непобедимую, от 
всяких нас бед свободи, да зовем Ти: радуйся, Невесто Неневестная», – а в это