можности Хосе старался вырваться на Афон, в тот самый 
Свято-Рождественский скит, откуда он привез свою икону. В 1992 году, когда чудо 
длилось уже десять лет, о. Климент постриг его в монахи с именем Амвросий.

«Только тому безграничному состраданию, каковым и был от рождения так щедро 
наделен Хосе, могло достаться подобное трудное счастье… Бог дает верным с 
избытком. Хосе просил о любви – Божия Матерь дала ему возможность любить и 
защищать каждого, кого Сама возлюбила. Он просил о близких, о родной душе – Она 
дала ему семью, размером в земной шар. Хосе жаждал поделиться с кем-то своими 
мыслями, чувствами, поговорить о самом важном – теперь все обращались к нему за 
советом и ловили каждое его слово. У него никогда не было детей – и он стал 
отцом. Да еще каким! Крестным отцом пятидесяти восьми детей и целого нового 
поколения, принявшего крещение и подросшего около его иконы»
[236]
– так пишет в книге «Иверский избранник» Лариса Гумерова.

Хорошо бы на этом и закончить. Но на этом книга не кончается. Автор продолжает:
«Так Божия Матерь возвысила и возвеличила того, кого всю жизнь не принимали 
всерьез, считая последним пришельцем, чужаком, отщепенцем».
Автор не раз повторяет, что Хосе был рыцарем. Но ведь рыцарь в первую очередь – 
воин. В данном случае – воин Христов. И нелишне будет привести первое 
впечатление автора от знакомства с ним.
«Когда впервые увидела его в нашем храме, захотелось протереть глаза: не 
показалось ли подобное?

Откуда здесь
такие
люди? Он всегда стоял в притворе, так удобней было наблюдать за службой. Всегда 
начеку,
охранял.
На голову выше толпы – ему было видно все, с высоты его гренадерского роста. Не 
двигаясь, ни с кем не разговаривая, стоял на одном месте, огромной тенью в 
черном…

Сразу же бросились в глаза его мужественная красота, безупречная элегантность: 
аккуратно причесан, стрелочки на брюках, куртка и рубашка невиданного покроя.
И все же внешнее отступало на задний план перед ореолом возвышенной и печальной 
Тайны…
Я увидела Хосе и, наверное, впервые в жизни испытала необъяснимый трепет, даже 
страх. Ни за что на свете не смогла бы к нему обратиться и что-то такое сказать.
 Это казалось невероятным, все равно что подойти к Архангелу Гавриилу и 
спросить, как у него дела.
Страх и робость только усилились, когда я наблюдала перед отъездом Хосе, как он 
укладывал в футляр свою икону.

Привычная мягкая полуулыбка сошла с лица. Скулы страшно сведены, взгляд мечет 
молнии. Веки огромных черных глаз опущены, но этот огонь невозможно спрятать. 
Хосе видел все и за всем зорко следил, словно и впрямь
исполненный очей.
Сосредоточенность и собранность, как перед боем.


А с иконой обращался удивительно нежно. Пальцы побелели от напряжения, но все 
движения отточенно плавны и легки. Я на всю жизнь запомнила его облик в ту 
минуту: силу и пластику какого-то огромного существа, явно не обыкновенного 
человека…»
[237]

И на этом хорошо бы закончить. Но и на этом книга не кончается.

Избранник Богоматери знал свою судьбу. Он говорил, что мечтает умереть за 
Христа. В его квартире, среди икон и картин, на стенах гостиной висели эстампы 
с изображениями средневековых пыток.
13 сентября 1997 года он приехал в Нью-Йорк на крестины, и с глубокой печалью 
сказал: «Это будет мой последний крестник».
В начале октября икона перестала мироточить и начала плакать.
Той же осенью некто разместил в Интернете информацию о том, что икону украшают 
драгоценности.
– Теперь мне недолго осталось жить, – сказал Хосе.
13 октября 1997 года он приехал в Афины на всемирную выставку икон. 29 октября 
посетил Свято-Николаевский храм на острове Андрос. Когда Хосе подошел к фреске 
молящейся Богородицы, она заплакала.
30 октября ему позвонили и попросили о помощи. Как обычно…
«Тело было обнаружено ранним утром в 806-м номере Гранд-отеля.
С кляпом во рту, с руками и ногами, связанными по всем требованиям 
профессионального мучительства. Убивали несколько человек, долго пытали, не 
оставив живого места на лице и на теле. На руках электрические ожоги, на 
переломанных пальцах – проволока, электроды.
Устав и вконец озверев, сокрушили кости шеи.

Человек в соседнем номере всю ночь слышал стоны, но, парализованный ужасом, 
никуда не обратился…»
[238]

Кто и почему убил Хосе Муньоса-Кортеса, до сих пор так и остается загадкой. Ну 
не было на иконе драгоценностей, это же невооруженным глазом видно. Собственно, 
исчез только поминальник Хосе, куда он записывал имена тех, с кем свела его 
судьба. Исчезла также икона – но это и вообще несерьезно, если говорить о 
корыстных мотивах: неужели кто-то всерьез вознамерился, как не раз предлагали 
Хосе, торговать миром?
Нет, ничего на ум не приходит, кроме одного, того самого, что и в Древнем Риме: 
похули Христа, и останешься цел.
Косвенно о том, что все так и б