ки, например, иногда приходилось отказываться от 
мысли написать о некоторых чудесах, потому что священники не хотели привлекать 
внимание к своему храму. А в одном монастыре в Москве мне сказали примерно 
следующее: “Мы – монастырь. Наше дело – молиться, а не рассказывать о чудесах”.

Понятно, что многие иереи, наверное, просто не знали (и не знают), что делать в 
таких случаях. “Здесь сказывается и боязнь прослыть “пустосвятом”, – замечает А.
 Любомудров. – Встречается, увы, и обычное равнодушие. “В нашем храме делается 
все, что положено: таинства, требы. А то, что выходит за рамки этого, – не наше 
дело, это пусть решают церковные власти, епархия, Синод”, – останавливает иерей 
вопрошающего».
[233]

А кроме того, в середине 1990-х годов и политика новых российских властей в 
отношении церкви была еще неясна. Ведь все было еще в будущем – и 
восстановление храма Христа Спасителя светскими властями, и президент, не 
скрывающий перед всей страной своего православия, и прочее… Зато по стране была 
дана полная воля сектантам самого мрачного толка. Так что никто не мог сказать 
тогда, куда повернет штурвал новая власть, и не обрушатся ли на церковь, 
слишком открыто свидетельствующую о чудесах, новые гонения.



От автора

И все же грустно это. Ведь наверняка все эти массовые чудеса были даны для того,
 чтобы в полуязыческой, полубезбожной стране приводить людей к вере и чтобы 
поддержать тех, кто стоит на пороге храма. Кого винить, что не получилось?
Говорят, что плачущую икону можно рассматривать двояко: как знамение радости и 
как предвестие беды. Ну не знаю, не знаю… Как это слезы могут быть знамением 
радости? По крайней мере, выражение лица той мироточащей иконы, перед которой я 
стояла в храме святой Екатерины, что на Васильевском острове, не давало 
оснований для радостных толкований – такой бесконечной скорбью было наполнено 
лицо Богородицы. Потом я вышла из церкви в плоский серый мир под плоским серым 
небом…

Почему люди не видят чудес? Неужели и вправду сбывается пророчество Исайи:
«И сказал Он: пойди и скажи этому народу: слухом услышите, и не уразумеете; и 
очами смотреть будете, и не увидите. Ибо огрубело сердце народа сего, и ушами с 
трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не уразумеют сердцем, 
и не обратятся, чтоб Я исцелил их».




Избранник Божией Матери


Руки Хосе выглядели так, как будто он остановил ими огненный шар кометы, или же 
Земной шар, летящий в бездну.
А может, так оно и было на самом деле?
Л. Гумерова. «Иверский избранник»



А пример того, как
можно
себя вести в такой ситуации, пришел к нам из-за границы, из Канады. 
Мироточили-то многие иконы, но только одна стала известна на весь мир и стала 
подлинным свидетельством веры. Но и человек рядом с ней оказался слишком уж 
необычный.

…Хосе Муньос-Кортес родился 13 мая 1948 года в Сантьяго, в Чили. Он был сыном 
моряка и аристократки, происходившей из рода Кортесов – тех самых, покорителей 
Америки. Служение Деве Марии было потомственным в семье Кортесов. Семьсот лет 
первенцев нарекали Хосе, в честь Иосифа Обручника. В этом служении мать, 
ревностная католичка, с раннего детства воспитывала сына.
Воспитанный в строгой католической вере, в двенадцать лет Хосе однажды случайно 
зашел в православный храм и… остался там навсегда. В 1964 году он принимает 
Православие с именем Иосиф.
Талантливый художник, Хосе закончил художественную академию в Сантьяго, после 
чего архиепископ Виталий пригласил его в Канаду для изучения искусства 
иконописи. В Монреале Хосе поселился на церковном подворье и стал готовиться к 
принятию монашества.
Трудно сказать, что было потом. Точнее, что было, сказать нетрудно – 
потребности души не совпали с тем путем, который перед ним открылся. Бывает… А 
вот какие конкретно события произошли? Известно, что Хосе отказался от 
мастерской и квартиры на подворье архиепископа, начал изучать французский язык, 
занялся художественным самообразованием, в конце 1970-х поступил на 
богословский факультет Монреальского университета. Автор книги «Иверский 
избранник» Лариса Гумерова пишет:
«Прежде всего он ощущал себя именно художником и, при совершенно искреннем 
стремлении посвятить жизнь Богу, после долгих раздумий и испытаний понял, что 
не может пока уместить свои потребности и интересы в рамки православной аскезы… 
Внутренняя предопределенность судьбы имеет свои непреложные законы. Для 
дальнейшего роста и развития ему необходима была полная духовная свобода.

Мне неоднократно и от очень уважаемых людей приходилось выслушивать в адрес 
Хосе отнюдь не лестные мнения и суждения. Чаще всего они касались его 
“непослушания”, “неповиновения”, “неблагодарности”, “неискренности”, “метаний и 
капризов баловня судьбы”. Конечно, с точки зрения всех правил поведение Хосе 
выглядело порой, мягко говоря, вызывающим нарекания. А вслед за констатацией
нарушений
отрицается и все остальное. Отрицается миссия, искупительный подвиг, его 
страдания и раны – все становится неинтересным, раз были

нарушены правила».
[234]


Впрочем, это не является чем-то необычным. Многие почитаемые в Ц