оторый называется у эдуев вергобретом, избирается на год и имеет 
над своими согражданами право жизни и смерти. Цезарь предъявил им тяжкие 
обвинения в том, что, когда хлеба нельзя ни купить, ни взять с полей, в такое 
тяжелое время, при такой близости врагов они ему не помогают, а между тем он 
решился на эту войну главным образом по их просьбе; но еще более он жаловался 
на то, что ему вообще изменили.
17. Только тогда, после речи Цезаря, Лиск высказал то, о чем раньше молчал. 
Есть известные люди, говорил он, очень авторитетные и популярные у простого 
народа, личное влияние которых сильнее, чему самих властей. Вот они-то своими 
мятежными и злостными речами и отпугивают народ от обязательной для него 
доставки хлеба: раз уж эдуи, говорят они, не могут стать во главе Галлии, то 
все же лучше покориться галлам, чем римлянам: ведь если римляне победят 
гельветов, то они, несомненно, поработят эдуев так же, как и остальных галлов. 
Те же агитаторы выдают врагам наши планы и все, что делается в лагере; обуздать 
их он, Лиск, не может. Мало того, он понимает, какой опасности он подверг себя 
вынужденным сообщением Цезарю того, что он обязан был сообщить; вот почему он, 
пока только можно было, молчал.
18. Цезарь понимал, что Лиск намекает на Думнорига, брата Дивитиака (10), но, 
не желая дальнейших рассуждений об этом в присутствии большого количества 
свидетелей, он немедленно распустил собрание и удержал при себе только Лиска. 
Его он стал расспрашивать наедине по поводу сказанного в собрании. Тот говорит 
откровеннее и смелее. О том же Цезарь спросил с глазу на глаз и у других и 
убедился в истине слов Лиска: это и есть Думнориг, говорят они, человек очень 
смелый, благодаря своей щедрости весьма популярный в народе и очень склонный к 
перевороту. Много лет подряд у него были на откупу пошлины и все остальные 
государственные доходы эдуев за ничтожную цену, так как на торгах никто в его 
присутствии не осмеливается предлагать больше, чем он. Этим он и сам лично 
обогатился и приобрел большие средства для своих щедрых раздач. Он постоянно 
содержит на свой собственный счет и имеет при себе большую конницу и весьма 
влиятелен не только у себя на родине, но и у соседних племен. Кроме того, для 
укрепления своего могущества он отдал свою мать замуж за очень сильного князя 
битуригов, сам взял себе жену из племени гельветов, сестру по матери и других 
родственниц выдал замуж в другие общины. Благодаря этому свойству он очень 
расположен к гельветам, а к Цезарю и к римлянам питает, помимо всего прочего, 
личную ненависть, так как их приход ослабил его могущество и возвратил прежнее 
влияние и сан брату его Дивитиаку. Если римлян постигнет несчастье, то это даст 
ему самые верные гарантии при поддержке гельветов овладеть царской властью; но 
если утвердится римская власть, то ему придется оставить всякую надежду не 
только на царство, но даже на сохранение того влияния, которым он теперь 
пользуется. В своих расспросах Цезарь узнал также и о том, что в неудачном 
конном сражении, бывшем несколько дней тому назад, первыми побежали Думнориг и 
его всадники (Думнориг был как раз командиром вспомогательного конного отряда, 
присланного эдуями Цезарю), а их бегство вызвало панику и в остальной коннице.
19. Эти сообщения давали Цезарю достаточное основание покарать его или 
самолично, или судом его сограждан, так как к указанным подозрениям 
присоединялись вполне определенные факты, именно, что он перевел гельветов 
через страну секванов, устроил между ними обмен заложниками, что он все это 
сделал не только против воли Цезаря и своего племени, но даже без их ведома и 
что, наконец, в этом его обвиняет представитель высшей власти у эдуев. Но было 
одно серьезное препятствие. Цезарь знал, что брат Думнорига Дивитиак отличается 
великой преданностью римскому народу и расположением лично к нему и что это – 
человек в высшей степени верный, справедливый и разумный: его-то и боялся 
Цезарь обидеть казнью Думнорига. Поэтому, прежде чем принять какие-либо меры, 
он приказал позвать к себе Дивитиака, удалил обычных переводчиков и повел с ним 
беседу при посредстве своего друга Г. Валерия Троукилла, видного человека из 
Провинции Галлии, к которому питал полное доверие. Цезарь, между прочим, 
напомнил о том, что на собрании галлов в его присутствии было сказано о 
Думнориге; затем сообщил ему о том, что сказали ему другие, каждый в 
отдельности, в разговоре с глазу на глаз. При этом он убедительно просил 
Дивитиака не считать себя оскорбленным, если он сам по расследовании дела 
поставит приговор о Думнориге или предложит это сделать общине эдуев.
20. Дивитиак, обливаясь слезами, обнял [колена] Цезаря и начал умолять его не 
принимать слишком суровых мер против его брата: он знает, что все это правда, и 
никто этим так не огорчен, как он: ведь его брат возвысился только благодаря 
ему в то время, когда он сам пользовался большим влиянием у себя на родине и в 
остальной Галлии, а тот по своей молодости не имел почти никакого значения. Но 
все свои средства и силы брат употребляет не только для уменьшения его влияния, 
но, можно сказать, для его гибели. И все-таки, помимо своей любви к брату, ему 
приходится считаться и с общественным мнением. Если Цезарь слишком сурово 
накажет Думнорига, то все будут уверены, что это произошло не без согласия 
Дивитиака, который состоит в числе самых близких его друзей; а в результате от 
него отвернется вся Галлия. В ответ на эту красноречивую просьбу, 
сопровождавшуюся обильными слезами, Цезарь взял его за руку, утешил и просил 
прекратить свое ходатайство, уверяя Дивитиака, что он так им дорожит, что во 
внимание к его желанию и просьбе готов простить Думноригу измену римскому 
народу и свое личное оскорбление. Затем он зовет к себе Думнорига и в 
присутствии брата ставит ему на вид все, что он в нем порицает, все, что 
замечает за ним сам и на что жалуются его сограждане; на будущее время советует 
избегать всяких поводов к подозрению, а прошлое извиняет ради его брата 
Дивитиака. К Думноригу он приставил стражу, чтобы знать все, что он делает и с 
кем разговаривает.
21. В тот же день, узнав от разведчиков, что враги остановились у