его здоровье то улучшалось, то ухудшалось, Вильгельм умер 7 мая 1166 г. 
примерно в три часа пополудни. Ему было сорок шесть лет.
        Даже Гуго Фальканд, который ненавидел покойного короля и, как мы знаем, 
никогда не останавливался перед тем, чтобы подправить исторические факты в 
собственных целях, признает, что Вильгельма Злого искренне оплакивали. Граждане 
Палермо, пишет он, «оделись в черные одежды и носили траур три дня. И в 
продолжение этого времени все дамы, благородные матроны и особенно сарацинские 
женщины — для которых смерть короля явилась невообразимым горем, — ходили по 
улицам в рубищах с неприбранными волосами, а перед ними шли служанки, распевая 
погребальные песни под звуки тамбуринов, и воздух в городе звенел от их плачей».
 Несмотря на требования каноников из Чефалу, где два больших порфировых 
саркофага Рожера все еще поджидали  достойных хозяев, было решено похоронить 
Вильгельма в Палермо; даже не вместе с отцом в кафедральном соборе, но более 
приватно, в Палатинской капелле. Поскольку для него не было приготовлено 
роскошной гробницы, тело положили в сравнительно скромный гроб и захоронили в 
склепе. Дважды с тех пор его побеспокоили. Первый раз — через двадцать лет 
после смерти короля, когда тело Вильгельма поместили в порфировый саркофаг — 
как у его отца — и перенесли на нынешнее место его захоронения — в алтаре 
собора Монреале. Второй раз — в 1811 г., когда после серьезного пожара в соборе 
саркофаг открыли. Тело Вильгельма прекрасно сохранилось, бледное лицо все еще 
покрывала густая борода, наводившая такой ужас на самых боязливых его подданных.

        Он не был хорошим королем. Несмотря на его грозную внешность, он, 
похоже, мало верил в себя. Перспектива сменить Рожера II на сицилийском троне 
кого угодно привела бы в смущение, а Вильгельма до тридцати лет никто не 
готовил к государственной деятельности, и Рожер, если он был низкого мнения о 
способностях четвертого сына — а имеются серьезные основания предполагать, что 
это так, — не стал бы скрывать своего мнения. Неудивительно, что Вильгельм 
старался скрыть неуверенность за устрашающей внешностью, а отсутствие 
способностей и умений — за показным безразличием. Едва ли можно счесть 
случайностью тот факт, что он самоустранился как раз от тех разновидностей 
государственной деятельности — финансов, дипломатии и законодательства, которые 
так прельщали его отца. Только в тех сферах, где он мог на равных состязаться с 
Рожером, Вильгельм сумел доказать миру, что он тоже Отвиль. Он тоже строил 
прекрасные здания; но главное, он сражался. Как воин и военачальник Вильгельм 
превосходил своего отца и знал это. Будучи заперт в собственном дворце, без 
друзей и советников, он оказался, как это часто с ним бывало, во власти страхов 
и сомнений; но во время военных кампаний во главе армии он преображался. И в 
решающий момент именно его мужество и военное искусство спасли королевство.
        Сам контраст, однако, был для него типичен. Его настроения резко и 
постоянно менялись — вероятно, из-за отсутствия уверенности в себе, что было 
его главной слабостью. Длительные периоды глубочайшей апатии чередовались со 
вспышками неистовой, почти истерической деятельности. Он мог проявить 
непомерную жестокость в один момент и немыслимое милосердие — в другой. Его 
поведение по отношению к Маттео Боннеллюсу, то враждебное, то доброжелательное 
— не говоря о том, как он обошелся с Генрихом Аристиппом, — свидетельствует, 
что он мог легко менять свое мнение под влиянием собственного настроения или 
советов окружающих. Сам человек неуравновешенный, он оказался не способен 
поддерживать то тонкое политическое равновесие, от которого зависела 
безопасность королевства, — между самим собой и подданными, аристократами и 
простолюдинами, христианами и мусульманами.
        И все же, почему Вильгельм Злой? Прозвище явно несправедливо. В нем не 
было зла ни в каком смысле. Он не был порочным96; и, если вышеприведенный 
анализ правилен, можно предположить, что его нежелание заниматься 
государственными делами проистекало не только из его природной лени, но также 
от искреннего убеждения, что вокруг него есть другие люди, способные сделать 
это лучше. Это может также означать, что Вильгельм был вовсе не беспечным 
гедонистом, каким его изображает Фальканд, а глубоко несчастным человеком, 
который искал во всяком новом дворце или развлечении временное прибежище для 
своего мятущегося духа. Не исключено, что правильнее назвать его Вильгельмом 
Печальным. Но мы никогда не узнаем этого точно. Из двух хронистов его 
царствования один точен, но безумно краток и непоследователен в изложении, 
другой великолепен, но ненадежен. За отсутствием каких-либо еще свидетельств мы 
можем только вынести вердикт «не доказано» и на этом проститься с одним из 
самых загадочных персонажей в истории нормандской Сицилии.
        
       
      Часть четвертая
      ЗАКАТ
       
       Глава 14
       НЕБЛАГОРАЗУМНЫЕ СОВЕТНИКИ
        
        Ибо, хотя оба народа, апулийцы и сицилийцы, бесчестны, ненадежны и 
склонны ко всякого рода злодействам, все же сицилийцы более искусны в 
притворстве и умеют скрывать свои подлинные мотивы, завлекая тех, кого они 
ненавидят, медовыми речами и тонкой лестью, чтобы причинить им больший вред, 
захватывая их врасплох.
        Гуго Фальканд
        
        С точки зрения закона проблем с наследованием трона не возникало. 
Король, умирая, объявил, что желает, чтобы корона перешла к старшему из его 
оставшихся в живых сыновей, Вильгельму; а младший, Генрих, должен 
удовлетвориться княжеством Капуанским. Поскольку Вильгельму было только 
двенадцать лет, его мать, королева Маргарита, принимала на себя роль регентши, 
при поддержке Ричарда Палмера, каида Петра и Маттео из Аджелло. Все казалось 
достаточно очевидным