вка сил изменилась. Папство, 
поставленное на колени в Беневенто, заново открыло для себя истину, которую его 
история за последние сто лет сделала самоочевидной: единственная надежда выжить 
в качестве реальной политической силы лежит для него в союзе с нормандской 
Сицилией. На Фридриха Барбароссу быстрая и полная победа Вильгельма над 
византийцами в Апулии поневоле произвела впечатление, и он, не утратив былой 
ненависти к королю Сицилии, но проникнувшись к нему уважением, решил отложить 
на неопределенное время карательную экспедицию в южную Италию. И что самое 
удивительное, ломбардские города начали видеть в сицилийской монархии, 
полностью феодальной и более абсолютистской, нежели Западная империя или любое 
другое государство в Западной Европе, оплот своих республиканских идеалов и 
прославляли Вильгельма как защитника гражданских свобод, хотя пыль еще не осела 
после разрушения Бари.
        Но пока Вильгельм и Майо готовили падение одной империи, они сами 
потеряли другую. Северная Африка ускользала из их рук. Процесс этот начался 
зимой 1155/56 г., когда дела Сицилии были плохи. В это время греки 
безостановочно продвигались вперед в Апулии, князь Капуанский и его сторонники 
отвоевывали свои старые владения в Кампании и других местах, а на самой Сицилии 
бунтовщики угрожали центральному правительству с высот Бутеры. А в столице жил 
себе спокойно старый шейх из Северной Африки по имени Абу аль-Хасан 
аль-Фурриани. Когда-то король Рожер назначил его своим управляющим в его 
собственном городе Сфак-се, но шейх, будучи уже в преклонных летах, вскоре 
передал власть своему сыну Омару, а сам в качестве гаранта его хорошего 
поведения добровольно отправился заложником в Палермо. И вот, видя, что 
королевству грозит опасность с трех сторон, и справедливо предположив, что 
невозможно бороться на четыре фронта, он отправил тайное послание сыну, 
предложив ему восстать против сицилийцев. Он полностью сознает, писал шейх, что 
ему, как заложнику, это может стоить жизни, но он старый человек и счастлив 
умереть за такое дело.
        Омар поступил, как ему повелели. 25 февраля жители Сфакса восстали и 
вырезали всех христиан в городе. Вильгельм, услышав эту весть, сразу отправил 
посланца с требованием, чтобы Омар сдался; если он не сделает этого немедленно, 
его отец поплатится жизнью. Однако прибывшего гонца задержали у ворот; а на 
следующее утро он увидел длинную похоронную процессию, следующую за гробом. С 
ней прибыло послание от Омара. Оно гласило: «Тот, кто сегодня погребен, — мой 
отец. Я остаюсь во дворце оплакивать его смерть. Делайте с ним что хотите». 
Гонец вернулся в Палермо с докладом, и старый Абу аль-Хасан, славя Аллаха до 
последнего вздоха, взошел на виселицу на берегу Орето и был повешен82.
        Но развал Североафриканской империи Вильгельма начался. Острова Джерба 
и Кергенна последовали примеру Сфакса, в 1153 г. Хиджры — между 2 февраля 1158 
г. — и 22 января 1159 г. начался мятеж в самом Триполи. К середине 1159 г. 
только Махдия со своим пригородом Завилой осталась в руках сицилийцев. Туда 
съехались все уцелевшие христианские подданные Вильгельма в Африке; их 
оказалось столько, что пришлось назначить нового архиепископа, дабы их всех 
наставлять. Но его служение оказалось кратким. Тремя годами ранее местные 
мусульмане предприняли попытку взять город, провалившуюся только из-за прибытия 
сицилийского флота; теперь Альмохады явились лично со всеми своими силами под 
предводительством Абд аль-Мумина, твердо решившего уничтожить последний бастион 
христианского владычества на Африканском континенте. Махдия была окружена с 
моря и суши, и 20 июля началась осада.
        Первые несколько недель осажденные держались стойко. Гарнизон 
насчитывал три тысячи человек, провизии было достаточно, и никто не сомневался, 
что флот из Палермо вскоре придет им на помощь. Действительно, 8 сентября 
прибыли сто шестьдесят кораблей, срочно отозванных из похода к Балеарским 
островам, под командой — что не может не удивлять в данных обстоятельствах — 
главного евнуха короля Вильгельма, обращенного мусульманина с Джербы, 
крещенного под именем Петр. Город, казалось, был спасен. Абд аль-Мумин, 
устрашенный размерами флота, надвигавшегося на него, даже приказал вытащить на 
берег шестьдесят его собственных кораблей, чтобы в случае поражения он и его 
люди, по крайней мере, имели возможность спастись.
        Но он напрасно беспокоился. Едва начался бой у входа в гавань, как 
флагманский корабль Петра неожиданно развернулся и со всей возможной скоростью 
устремился в открытое море; остальные последовали за ним. Альмохады пустились 
за ним вдогонку и, захватив семь или восемь сицилийских судов, торжественно 
вернулись в порт.
        Что же произошло? Гуго Фальканд, который всегда все видит в самом 
черном свете, дает однозначный ответ. Петр, утверждает он, был, «как все 
дворцовые евнухи, христианином только по имени и по платью и сарацином в душе». 
Из этого следует, что его отступление было не результатом глупости или трусости,
 но чистой воды предательством. Другие хронисты более милосердны; они не 
подозревают Петра в измене, а ат-Тигани даже ссылается на свидетельство некоего 
Ибн Саддада, согласно которому сицилийские корабли разметал шторм и мусульмане 
атаковали их до того, как они успели выстроиться в боевой порядок. Это или 
подобное объяснение кажется наиболее правдоподобным, поскольку мы нигде не 
находим упоминаний о каком-либо наказании, постигшем Петра после его 
возвращения в Палермо. Напротив, его ждала длинная и успешная политическая 
карьера. Конечно, онне был Георгием Антиохийским, но, кроме голословного 
утверждения Фальканда, нет никаких указаний на то, что он действовал нечестно.
        Этого, увы, нельзя сказать о сицилийских правителях. Гарнизон Махдии 
храбро держался еще шесть месяцев, ожидая новой освободительной экспедиции, но 
никто не прибыл. Наконец, когда припасов осталось так мало, что люди стали ес