дящегося в обстоятельствах более 
жалких, нежели римский понтифик... Он утверждает, что папский престол увит 
терниями, что его мантия усеяна шипами, столь острыми, что они заставляют 
сутулиться и самые широкие плечи... и что, если бы он не боялся пойти против 
воли Божьей, он бы никогда не покинул родную Англию.
        Иоанн Солсберийскгш. Роlicraticus. VIII, ххiii
        
        Весть об апулийском крахе привела Константинополь в ужас. Несчастный 
Дука, томившийся в палермской тюрьме и не имевший возможности оправдаться, стал 
удобным козлом отпущения; но хотя большую часть вины возложили на него, в 
конечном счете ответственность за случившееся нес император, и Мануил был полон 
решимости восстановить свой престиж. Эта потребность стала еще более 
настоятельной следующим летом, когда сицилийский флот из ста шестидесяти 
четырех кораблей под командой брата Майо Стефана, назначенного теперь адмиралом,
 примерно с десятью тысячами воинов на борту атаковал процветающий остров Эвбею,
 разгромив и разграбив все прибрежные города и деревни. Оттуда корабли 
направились к заливу Волос, где подобным же образом обошлись с Альмирой; а 
затем, если верить Никите Хониату, поспешили в Геллеспонт, пересекли Мраморное 
море и подошли к Константинополю, выпустив тучи стрел с серебряными 
наконечниками в сторону императорского дворца Блакерно80.
        Соответственно, летом 1157 г. Мануил Комнин отправил в Италию нового 
эмиссара — Алексея, талантливого молодого человека, сына великого доместика 
Аксуча. Официально он получил те же повеления, что и Михаил Палеолог, — 
завязать дружбу с мятежными баронами, которые еще оставались на свободе, 
набрать наемников для новой военной кампании на побережье и сеять недовольство 
и смуту повсюду, где только возможно. Однако император доверил ему и другую 
миссию — связаться втайне с Майо и обсудить условия мира. Пока мир не заключен, 
военные операции следует продолжать; чем больший размах примет бунт, тем более 
выгодные условия мира можно будет навязать Вильгельму. Но за прошедший год 
Мануилу Комнину стало яснее, что пришло время для радикального изменения 
внешней политики. Он понял, что не сумеет отвоевать Апулию силой оружия. Его 
шанс состоял в том, чтобы завязать дружбу с папой и попытаться натравить его на 
Барбароссу; но после договора в Беневенто подобная линия поведения неизбежно 
предполагала заключение мира с королем Сицилии.
        Алексей выполнил обе задачи одинаково успешно. Через несколько месяцев 
после его прибытия Робер из Лорителло опять опустошал сицилийские территории на 
севере, а Андрей из Рупеканина прошел через капуанские земли и всерьез 
покушался на Монте-Кассино, разбив в январе 1158 г. у его стен сторонников 
короля в открытом бою. Одновременно, хотя Алексей, активно помогавший 
мятежникам, не мог вести мирные переговоры лично, ему удалось при 
посредничестве двух знатных греков, все еще томившихся в плену в Палермо, — 
Иоанна Дуки и Алексея Бриенна — заключить в начале весны секретное соглашение с 
сицилийцами. Алексей, оставив своих апулийских сторонников в наивном убеждении, 
что он отправляется за подкреплениями и припасами, вернулся в Константинополь; 
Вильгельм, хотя он, естественно, с подозрением относился к заигрываниям 
византийцев, отправил к Мануилу дипломатическую миссию81 и вернул всех 
греческих пленников — кроме незаменимых дам из Тираза; и графам Лорителло и 
Руиеканину, неожиданно лишившимся всякой поддержки, ничего другого не 
оставалось, кроме как покинуть вновь завоеванные земли и отправиться на поиски 
нового покровителя.
        Они нашли его в лице Фридриха Барбароссы.
        
        Отношения Фридриха с Восточной империей существенно ухудшились за 
последние три года. Он и раньше не доверял грекам; а известия об апулийской 
кампании, которую он расценил как типичную попытку своровать то, что плохо 
лежит, и захватить территории, которые по праву принадлежат ему, встревожили и 
разгневали его. В довершение всего они встали лагерем в Анконе, городе, который 
подчинялся непосредственно императору; и даже имели дерзость, если верить 
донесениям, фабриковать поддельные письма, якобы составленные в императорской 
канцелярии, чтобы добиться покорности некоторых стратегически важных городов. 
Его первой реакцией было порвать всякие отношения с Мануилом. Когда в июне 1156 
г. из Константинополя прибыло посольство, чтобы обсудить его предполагаемую 
женитьбу на византийской принцессе (Фридрих развелся со своей первой женой при 
каких-то сомнительных обстоятельствах, тремя годами ранее), он отказался даже 
его принять и вместо этого женился — с минимальными приготовлениями — на 
богатой и очень привлекательной Беатрисе из Верхней Бургундии. Позже, услышав о 
поражении греков при Бриндизи, он смягчился и восстановил формальные отношения 
с восточным императором; но зерно раздора было посеяно, и оба это знали.
        Фридрих также сердился на папу. Разве Адриан не давал ему обещания не 
вступать ни в какие частные отношения с восточным императором и с королем 
Сицилии? И при этом он с одним вел постоянную переписку, а с другим вообще 
подписал мирный договор, по которому не только признавал претензии Вильгельма 
на подложную корону, но и предоставлял ему права в церковных делах, гораздо 
более широкие, чем у самого императора. По какому праву Адриан столь щедро 
передавал имперские территории другим? Неужели империя для него ничего не 
значит? Разве не является это с его стороны величайшей дерзостью?
        Вскоре худшие подозрения Фридриха подтвердились. В октябре 1157 г. он 
собрал имперский сейм в Безансоне. Это место было выбрано не случайно.